Пристрастие к смерти

– Вы встречались с этим Фоллетт-Бриггзом? Странные у этих ребят фамилии. Нелегко ему, наверное, с ней живется. Он должен был получить отличные комиссионные. Впрочем, может, и получит еще, если вдова все же решит продавать дом. – Дэлглиш ничего не ответил. – Фоллетт-Бриггз не упомянул, на какую сумму рассчитывал?

Он говорит так, подумал Дэлглиш, будто речь идет о продаже подержанной машины.

– Ему не хотелось этого говорить, разумеется: мол, он пока не осматривал дом, к тому же не может знать, останется ли в силе намерение Бероуна теперь. Но после того как мы на него немного нажали, пробормотал, что надеялся продать дом больше чем за миллион. Это если не считать его содержимого, конечно.

– И все это достанется вдове?

– Но у вдовы алиби. Равно как и у любовника вдовы. А также, насколько мне известно, у всех остальных подозреваемых.

Дэлглиш, забрав свою папку, направился к двери, а вслед ему несся голос заместителя комиссара:

– Хоть одна физическая улика, Адам. Вот что нам необходимо. И ради Бога, постарайтесь добыть ее до того, как мы созовем следующую пресс-конференцию.

7

В понедельник утром Сара Бероун нашла на столе в вестибюле почтовую открытку, на которой был изображен бронзовый кот с сережками в ушах из Британского музея; на обороте – послание от Айвора, написанное его убористым прямым почерком: «Безуспешно пытался тебе дозвониться. Надеюсь, ты чувствуешь себя лучше. Мы можем поужинать вместе в следующий вторник?»

Значит, он по-прежнему пользуется их старым кодом. У него всегда была наготове пачка открыток с изображениями экспонатов главных лондонских музеев. Любое упоминание о телефонном звонке означало предложение встретиться, а нынешнее послание гласило, что он просит ее быть у торгующего открытками киоска в Британском музее в следующий вторник. Время зависело от дня недели. По вторникам свидания всегда назначались на три часа дня. Как и всегда в подобных случаях, предполагалось, что она найдет возможность прийти. Если нет, ей следовало позвонить ему и сказать, что она не сможет поужинать с ним. Но Айвор не допускал мысли, что Сара не отменит все свои дела, когда получит открытку. Если встреча назначалась подобным образом, считалось, что это чрезвычайно важно.

Едва ли в случае необходимости полиция, не говоря уж о секретной службе, затруднится разгадать этот код, однако, может быть, именно его простота и открытость служили некоторой защитой. В конце концов, закон не запрещает друзьям вместе побродить часок по какой-нибудь галерее, а такая встреча позволяла им разговаривать обязательным в музеях шепотом, склоняться головами к одному и тому же путеводителю, двигаться произвольно, отыскивая пустые залы.

В те первые безрассудные месяцы, когда он только-только завербовал ее в «ячейку тринадцати» и когда Сара начинала влюбляться в него, она воспринимала эти открытки как любовные послания: таясь, подходила к столу в вестибюле, быстро просматривала почту, выхватывала открытку и всматривалась в нее так, словно эти убористые буковки могли сказать то, что ей так отчаянно хотелось услышать, но чего, как она знала, он никогда не напишет и тем более не скажет. Но сейчас она впервые прочла условный текст со смесью тоски и раздражения. Записка пришла слишком поздно: ей будет нелегко добраться до Блумсбери к трем. И почему, черт возьми, он просто не позвонит? Разрывая открытку на клочки, Сара впервые подумала, что вся эта конспирация – ребячество и не что иное, как результат его маниакальной потребности все засекречивать и манипулировать людьми. Они оба выглядят просто смешно.

Айвор, как всегда, был на месте вовремя – стоял перед стендом, выбирая открытки. Она подождала, пока он расплатится, и они молча проследовали в музей вместе. Он обожал египетские древности, и первым делом они почти машинально направились в залы первого этажа, где долго стояли все так же молча, пока он разглядывал огромный гранитный торс Рамсеса II. Однажды Саре пришло в голову, что эти мертвые глаза и изящно высеченный рот в полуулыбке над торчащей вперед бородой-косичкой являют собой мощный эротический символ их любви. Сколькими обтекаемыми, зашифрованными фразами обменялись они, стоя плечом к плечу перед этой статуей и словно впервые видя ее, и каждый раз Сара подавляла в себе искушение протянуть руку и ощутить в ладони пальцы Айвора. Но сейчас вся фараонская мощь иссякла. Это был всего лишь интересный экспонат, огромный треснувший гранитный монолит – не более того.

– Говорят, Шелли вдохновлялся этими чертами, когда писал своего «Озимандию».

– Я знаю.

Пара японских туристов, удовлетворив свое любопытство, засеменила на выход. Не меняя тона, Айвор сказал:

– Полиция, похоже, теперь более уверена в том, что твоего отца убили. Наверное, они получили результаты вскрытия и лабораторные анализы. Они приходили ко мне.

Холодок страха, словно струя ледяной воды, пробежал по спине Сары.

– Зачем?

– В надежде развалить наше алиби. Им это не удалось и, разумеется, не удастся. Во всяком случае, пока они не расколют тебя. К тебе они приходили еще?