Притчи современного буддиста

Долина в вершине Байгола, за которой уже начиналось узкое горло ущелья, уходящее в гору к Саянским хребтам, до самого последнего не имело дороги. Только узкие конные тропы приводили к этой чаше наполненной жизнью. Человек, впервые попавший сюда в любое время года, при любой погоде, в сумерках или утром, поражался дикой красоте этого места. Страна непуганых зверей и птиц. Речка, вырвавшись из узкого каменного горла, здесь немного успокаивалась и начинала петлять по широкому ровному месту, как бы радуясь простору, бегая и играя. В это место поднимался хариус для икромёта, в успокоившейся кристальной воде отдыхал и производил потомство. Байгол, давший название всему этому району горной тайги, здесь был ещё совсем молодой. Чистые многовековые кедровники, «кедрачи» по названию от староверов, стояли колоннами с кронами, поднятыми высоко к синему небу. Редкие кусты спиреи и черёмухи не мешали россыпям черники. Лес просматривался далеко, постепенно теряясь в стволах. В излучинах речки поляны были покрыты такой крупной черемшой, что она казалась доисторической, резиново хрустела аппетитно о сапоги. И в ясную погоду, предвестница хорошего дня, роса крупными каплями держалась на этих плотных, ярко-зелёных листьях. В горной долине, солнце успевало выпить росу едва ли к полудню. Удивительно, но здешняя чистота казалась нереальной и сказочной. Чёрные спины хариуса под берегом, светлый древостой без колодника и ветровала, черемошники с редким добавлением борщевика и чемерицы. Всё казалось придуманным, нарисованным талантливым, но слегка идеалистом, архитектором. Ведь так не бывает, как в огороде – здесь грядка для ягоды, здесь пряные овощи, а по краю поляны заросли пучки-борщевика для супа! При неосторожном передвижении с задранной к верхушкам деревьев головой была опасность наступить на глухариное гнездо. Но нет, мать вовремя поднимала шум, припадая на одно крыло, не взлетала, а уводила человека в сторону. А если не шуметь – возможно, марал выйдет к реке и, при случайном хрусте сучка под ногой, стрелой скроется. Склоны долины круто спускались к полянам, поросшие спиреей, таволгой или лентами каменных россыпей курумов. И всё это отражалось в ясных каплях росы на кожистых листьях кукольника, играло светом в скопившейся хрустальной влаге в пазухах стебля. Куда уходило это изображение, единожды запечатлённое в естественной линзе, почему не сохранялось на серебряной плёнке камеры? А ведь оставалось! Оставалось в кристаллических решётках чистой воды, переносимой в записи на любую растительную клетку своим положением на лице Земли. Переносилось и оставалось в генах растений и животных, которые поколениями жили в этой долине, придуманной и вылепленной природой гармонично, просто потому что «так должно быть». И человек, молодой лесник и будущей монах, как и старик-вздымщик, как хозяин тайги и её слуга, отражался вместе со многими проходящими по этим тропам. И оставался в этих, толщиной с палец, стеблях черемши, в глазах вылупившегося глухарёнка или в настороженных глазках-бусинках медведя, которому мешал набивать желудок свежими витаминами. Когда внизу у посёлков и деревень было уже лето, в этой горной долине надолго засиделась весна. Она не торопилась уходить, любовалась медленной сменой цветов, рождением птенцов птиц и набуханию почки кедра, которая через год станет орехом в смолёвой шишке.

При рабочих путешествиях по этой долине, выходе на хребты и ночевках внизу, в старых охотничьих избушках, роса намачивала брезент одежды до пояса травами, падала тяжёлыми свежими каплями с веток на плечи. Но высыхала она быстро у костра или на послеполуденном солнце. В джунглях монашеская мантия сохла долго, на плечах в течении всего дня. Выстиранная одежда сушилась на берегу на солнце. Оставленная на ночь рядом с хижиной, она напитывалась атмосферной влагой и становилась более мокрой, чем до развешивания. Тропики не отражались в каплях росы, генная память воды напитывала всё вокруг и путала причинно-следственные связи. Но такое положение вещей заставляло быть только внимательнее к своим поступкам, мыслям и речам. Но то прошлое, рождённое в росе на листьях черемши и кедровых иголках, запечатлённое на клеточном уровне с глотком Байгольской воды, помогало увидеть эту тонкую грань между умелыми и неумелыми поступками в жизни. Те умелые поступки, которые правильно выстраиваются в цепочку кармы, ведут к просветлению и пониманию своего Я. И не умелые, которые мешают этой цепочке. За этот путь, пройденный от рос Саян и Алтая до туманов в джунглях Таиланда. Было совершено немало и тех, и других. Но капля росы хранящаяся в крови помогала сделать выбор. Как будто на подсознании, на клеточном уровне, а не подчиняясь урокам строгих учителей-аджанов, а только помогая понимать эти уроки.

Горы