— Один из моих любимых, — просияла я, вспомнив книгу, стоящую на видном месте в книжном шкафу.
— Там такой закрученный сюжет! — согласилась Кэтрин, и на ее щеках даже румянец заиграл. — Я бы с удовольствием с ним познакомилась.
Я думала, что запас дерьма у Ричарда на сегодня исчерпан, но ему снова удалось удивить меня своей двуличностью.
— Вообще-то он хороший друг Люси, — с легкостью соврал он. Мы с Грэмом были далеко не друзьями, хотя сегодня он единственный, кого я рада видеть в этом зале. — Как считаешь, Люси, сможешь представить их друг другу?
— Хм… да, конечно.
Я улыбнулась взволнованным Уоррену и Кэтрин и повела их к Грэму.
— Грэм.
Он встал, поправил пиджак, а затем скрестил на груди руки.
— Люсиль.
— Тебе нравится здесь? — спросила я.
Он продолжал молчать. Так неловко. Выждав секунду, я прочистила горло и указала на своих спутников.
— Это Уоррен и Кэтрин. Они…
— Ваши самые большие почитатели, — воскликнула Кэтрин, хватая руку Грэма и энергично встряхивая ее.
Грэм одарил ее широкой улыбкой — фальшивой и натянутой. Полагаю, остальные считают эту улыбку его фирменной.
— Спасибо, Кэтрин. Всегда приятно знакомиться со своими читателями. Сегодня я узнал, что некоторые даже не слышали о моих книгах, но тот факт, что вы оба их читали, ободряет, — ответил Грэм.
— Не слышать о ваших книгах?! Это святотатство! Не могу себе представить, что есть хоть одна живая душа, которая не знает вас, — сказал Уоррен. — В каком-то смысле вы уже живая легенда.
— К сожалению, старина Ричард, похоже, другого мнения, — усмехнулся Грэм.
— Неужели, Ричард? Ты не читал книг Грэхема? — разочарованно произнесла Кэтрин.
Ричард нервно рассмеялся и почесал затылок.
— Читал, конечно. Я читал его книги. Это была просто шутка.
— У вас довольно искаженное представление о шутках, — сухо заметил Грэм.
Тэлон начала ворочаться. Я наклонилась, взяла малышку на руки и улыбнулась при виде ее очаровательного личика. А Грэм и Ричард продолжали какую-то странную войну друг против друга. Напряжение ощутимо нарастало, и Уоррен, широко улыбнувшись, обвел взглядом зал.
— Знаешь, Ричард, твои работы очень самобытны.
Ричард гордо выпрямился.
— Да. Мне нравится видеть в них отражение самых потаенных уголков моего сердца, самых сокровенных мыслей. В процессе я затронул такие глубины своей души, что потом страдал от нервных срывов и эмоциональных расстройств, потому что стал совершенно беззащитен даже перед самим собой. Что уж говорить о том, чтобы впустить еще кого-то в свою душу. Это был крайне трудный период, мне пришлось через многое пройти, но я справился.
Грэм хмыкнул, и Ричард бросил на него гневный взгляд.
— Прошу прощения, я сказал что-то смешное?
— Нет, за исключением каждого из слов, только что произнесенных тобой, — ответил Грэм.
— Ты, видимо, всезнающий, да? Ну, давай, расскажи мне, что ты видишь, когда смотришь вокруг, — вызывающе сказал Ричард.
— Поверь, тебе лучше не знать моих мыслей.
— Нет уж. Давай. Просвети нас. Потому что меня уже тошнит от такого отношения, — ответил Ричард. — Твой надменный тон здесь совсем неуместен и, откровенно говоря, ведешь ты себя крайне неуважительно.
— Надменный тон? Неуважительное отношение? — переспросил Грэм, выгнув бровь.
Я заметила, как на шее Грэма вздулась жила, и, хотя говорил он спокойно, раздражение его нарастало все больше и больше.
— Мы стоим в зале, увешанном картинами и заставленном изваяниями твоего члена. И, если честно, все это похоже на тщетные попытки маленького человечка компенсировать то, чего ему не хватает в жизни. А судя по размеру изображений и потребности в том, чтобы согнать людей посмотреть на карикатурно огромные гениталии, в жизни этому человечку не хватает только одного.
Все разинули рты, ошеломленные словами Грэма. Вытаращив глаза, я ахнула и потянула его за руку.
— Можно поговорить с тобой наедине? — Вопрос прозвучал скорее как требование, а не вежливая просьба. — Что это было? — гневным шепотом спросила я, входя вместе с Тэлон вслед за Грэмом в какое-то темное помещение.
— Ты о чем?
— О тебе. И о спектакле, который ты там устроил?
— Не понимаю, о чем ты говоришь.
— Брось, Грэм! Хотя бы раз в жизни ты можешь проявить снисходительность?
— Я? Снисходительность? Это что, шутка? Он рисует себя. Голого. И считает это искусством, хотя на самом деле это какая-то хипстерская мазня, которой не место в музее.
— Он талантлив.
— У тебя навязанное представление о таланте.
— Знаю, — робко ответила я. — В конце концов, я ведь читаю твои книги.
— Вот как, Люсиль. Отлично. По крайней мере, честно, — сказал он, закатывая глаза. — И, тем не менее, в отличие от твоего так называемого бойфренда, я осознаю свои недостатки, когда дело касается моего ремесла. Он же возомнил себя лучшим из лучших.
— Что ты имеешь в виду? Что значит «так называемый парень»?
— Он тебя не знает, — с каким-то надрывом сказал Грэм.
Мои брови взметнулись вверх.
— Грэм, мы вместе больше пяти лет.