Притяжение века

Пальцы обхватили два полушария, член нежно потерся между ягодицами, вызвав дрожь в теле женщины. Кто бы не был ее любовником, он сохранил кое-что и для графа, девственную попку, как минимум. Михаэль возбудился так сильно, что если бы занялся ею сейчас, мог разорвать – лучше сдержаться, сохранить лакомство на десерт. Но в том, что он возьмет Мэри там, у него сомнений не возникало.

Женщина вздохнула, прижалась теснее, но он, пробежавшись пальцем по искусительной впадинке, сказал:

– Оставим ее для брачной ночи.

Первым делом нужно утолить голод, позже его пальцы подготовят доверчивое тело для грубого вторжения, страстного вторжения. Сейчас его призывало лоно, оно было таким влажным, что могло оросить сад в БлэкбернХауз. Он самодовольно заурчал, как кот, головка члена замерла у доступного входа, но Михаэль медлил, раскачивая бедра женщины. Ниже, шире, глубже, и нетерпеливый всхлип. Для него.

– Приступим? – усмехнулся и сделал резкий выпад.

Вскрик, и начало бешеной скачки. Руки, мнущие грудь, короткие ногти, задевавшие твердые соски, губы, не отпускающие изогнутую шею, и голос нежный, чуть хриплый от страсти, который повторяет два слова:

– Сладкая, моя сладкая…

Темп ускоряется, толчки становятся интенсивней, требовательней. Крик, довольный, утомленный, с толикой надежды на продолжение. Крик, выплескивающий всего одно слово:

– Михаэль!

– Да, – обещает он, сжимает ее грудь по-хозяйски и вкушает удовольствие с протяжным стоном. Усмехается. – Неплохо для разминки.

Поворачивает ее лицом к себе, всматривается в затуманенные глаза первой зелени, целует подрагивающие губы и ставит условие:

– Ты кончишь еще раз. Сама. Ты покажешь, как трогала себя, пока меня не было.

Он оттесняет ее к кровати, толкает, садится рядом, разводит ее ноги, любуясь бутоном женственности, и ждет. Мэри тянет всего минуту, пряча взгляд, но руки ее уже прикасаются к клитору, пальцы повторяют привычные движения.

Он надеялся, что чаще она выбирала свои руки для удовлетворения, а не любовников. Надеялся, но не верил. Но принимал ее, потому что не мог изменить прошлое.

Она изогнулась, и опустилась на простыни. Молча. Без него молча и так быстро… Ревность почти притихла, и чтобы убить ее в зародыше, он отдает новый приказ:

– Это последний раз, сладкая, когда ты получаешь удовлетворение без меня.

Нависнул над Мэри грозовой тучей, погладил по щеке.

– Ты выкрикнула мое имя, – похвалил. – Заставь меня выкрикнуть твое.

Член остановился напротив ее полуоткрытого рта.

– Возьми его в рот, – приказ-просьба. – Соси так, будто голодала неделю, будто он – то, без чего ты не можешь жить. Пусть он войдет в горло глубоко, чтобы ты могла только хрипеть мое имя. И когда твой язык будет прикасаться к пище, ты будешь вспоминать мой вкус. Узнай, какой я на вкус, сладкая. Позволь показать тебе.

Мэри открыла рот, и язык ее начал танец на толстой головке, а после она вобрала его почти до основания.

– Святые небеса! – выдохнул Михаэль, сделав выпад. Она посмотрела ему в глаза, ускорила темп, – все, как ему нравилось, – и, вопреки приказу, вопреки предупреждению, просунула руку себе между ног. – Мэри!

Ее глаза радостно блеснули, рука вернулась к его бедру.

– Еще! – простонал Михаэль, напирая. – Глубже!

Она застонала и взяла еще часть. Михаэль потерялся среди Ангелов, эта женщина – его суть в ином обличие. Ненасытная, страстная. Он ее без остатка…

Михаэль схватил Мэри за волосы, оторвал от члена, невзирая на недовольство, лег сверху, припечатывая к кровати, к своему телу, нетерпеливо насадил на себя.

– Ты его подготовила, – сказал, перенеся вес на свои руки. – Теперь лети.

– Ты… – она повела бедрами и спросила первую глупость за время их знакомства. – Ты… Боже… снова… выдержишь?

Михаэль рассмеялся.

– Вопрос в другом сладкая: выдержишь ли ты?

И начался полет, во время которого Мэри шептала:

– Нет, не могу!

И тут же меняла решение:

– Не останавливайся!

А после обмякла в сильных руках и за все золото мира не была готова открыть глаза. Но когда Михаэль попросил об этом, устало приподняла ресницы. Графа окутало зеленое облако, темное, пресыщенное, неповоротливо-ленивое.

– Да, – он утолил эго, – теперь спи.

Мэри свернулась клубочком, и уснула. Кажется, подчиняться этому самодовольному графу, не так уж плохо – успела мелькнуть мысль. А после исчезла Англия, Лондон и любовник из девятнадцатого века. Она стояла, прислонившись к кирпичной стене незнакомого дома, и бессмысленно смотрела, как бомж копошится возле большой картонной коробки. Луна заменяла фонарь в этом квартале, и ее свет показал лицо бездомного. Бьянка!

Мэри, оцепенев, выхватывала из темноты детали: спутанные длинные пряди некогда роскошной гривы, грязные джинсы, болтающие вокруг тощих бедер, припухшие губы с запекшимися капельками крови, дрожащие руки в ссадинах, кеды с чужой ноги. Луна показала двух мужчин. Один жестикулировал и что-то доказывал на смеси английского с французским, второй смотрел в сторону Мэри, словно видел ее, и молчал.