– Мне нравится проводить время с детьми, – лучшее, что я могу придумать, прежде чем уточнить: – Как правило… Если они только не совсем капризничают. – От этого признания я тут же краснею и поспешно добавляю: – Извините.
– Никогда не сожалейте о сказанном! – приказывает Инге. – Испытывать такое чувство – нормально.
– Конечно, нормально! – вставляет свое слово Триша. – Нельзя же все время быть дурацкой Мэри Поппинс!
– Я уже говорила: только не трогайте Мэри Поппинс! – пусть Мелисса и разделяет мнение Триши относительно Грега, но она не позволит никому дурно отзываться о персонаже Джули Эндрюс.
Прежде чем продолжить, Триша поднимает руки.
– Я просто хотела сказать, что воспитывать детей нелегко!
Инге кивает.
– И признаваясь в этом, ты не становишься плохим человеком. Да, порой это сводит с ума, особенно пока они еще не научились заботиться о себе сами, включать кофемашину, голосовать и все такое. К тому же воспитание – это скучно и занимает много времени. Проходит целая вечность, пока они учатся завязывать шнурки, адекватно выражать свои мысли и отходить от качелей, когда на них качается другой ребенок.
Триша поворачивается и обращается теперь к Мелиссе с Марго.
– Просто отупляет! Никто этого вам не расскажет, но это
Мелисса кивает с видом: «Да-да, я слышу тебя».
– Это тебе не животные, – говорит Триша моей сестре. – Собак я могу оставить на пару дней, потом вернуться, дать им печенье, и они рады видеть меня, бегают вокруг и виляют хвостом, но дети
Триша качает головой, словно говоря: «Дети, что с них взять, да?»
– И шум! – продолжает она. – Никто никогда не предупреждает вас о шуме. И это только с одним, просто не представляю, как с двумя!
Тут она смотрит на меня.
– Или с тремя! – она едва не кричит на Инге. – Когда Эду исполнилось шесть, я весь день его рождения проходила в промышленных наушниках, которые «позаимствовала» из дома Аннеке Райс[27]
. Но несмотря на все это, ты стараешься, выбиваешься из сил, а потом они уходят. Перестают бытьЯ придаю своему лицу наилучшее выражение из категории «Мне так жаль», но Триша усмехается.
– Только вот не надо делать грустные лица. Надо было раньше решаться. Возможно, и с Эдом было бы тогда легче. Развод с его отцом – это лучшее, на что я потратила двадцать тысяч…
– Ну что ж, рада за тебя, – говорю я, пытаясь придать своему лицу другое выражение.
– Сейчас вы в центре урагана, но скоро станет получше, – обращается ко мне Инге.
Но есть проблема и гораздо крупнее «кустов»: развод означает поражение. А мне не нравится проигрывать…
– Да все у нас нормально с Грегом, – настаиваю я, но понимаю, что никто на это не поведется.
– Вечно у моей сестры все «нормально», – бухтит Мелисса. – Даже когда совсем ненормально. Просто зовите ее «Робо-Элис».
Я решаю счесть это за комплимент.
– Никогда ни с кем не делись своими переживаниями. Не показывай слабость. Всегда делай вид, что все замечательно, даже когда твой муж ходит по-маленькому сидя и оставляет черкаши на штанах… – ворчит Мелисса.
– Черкаши? – удивленно спрашивает Марго. – Что это?
– Ничего! – яростно восклицаю я, желая прервать зашедшую не туда беседу.
Но Мелиссу уже не остановить.
– Робо-Элис всегда правильная, всегда делает то, что положено.
– Не всегда! – возражаю я.
– Правда? Когда ты делала что-то неправильно? Хотя бы раз?
При этих словах мне хочется рассмеяться, потому что в последнее время у меня такое чувство, будто я все делаю неправильно. Все – неправильно воспитываю детей, неправильно работаю, неправильно общаюсь с сестрой, не умею дружить или поддерживать «социальное общение», не могу даже освоить азы жизни викингов. Тогда как Мелиссе, похоже, напротив, все удается «с полпинка», по ее выражению, – находить баланс между работой и жизнью, о каком я даже не могу мечтать, проявлять неведомые мне социальные навыки и сохранять положительный настрой, какой мне казался всегда недостижимым без помощи оксида азота (он же «веселящий газ» – лучший друг практикующего стоматолога).
– Я много что делаю неправильно! – протестую я настойчиво, почти наигранно. – Много в чем напортачила… Много!
– Как, например, когда?