Приз Гора

Эллен чуть не вскрикнула и испуганно дернулась, но это не ее рука оказалась в захвате первого из двух дежурных, а той из рабынь, что стояла на коленях в каких-то дюймах от нее, той самой, что еще недавно была свободной женщины. Проскрежетал ключ, вставленный и повернутый в замке браслета, звякнула цепь, свалившаяся с ее запястья. Меланию рывком поставили на ноги и придержали в вертикальном положении, поскольку казалось, что сама она стоять не могла. Тело женщины тряслось как в лихорадке, ноги подгибались. Эллен поймала на себе ее полный ужаса взгляд. Мелания словно пыталась рассмотреть в ее глазах сочувствие и надежду, но увидела лишь отражение своего собственного ужаса.

— Я сейчас сожму кулак! Я сжимаю кулак! — сообщил аукционист. — Все мой кулак сжат! Продано!

Прозвенел гонг, установленный где-то на сцене, скорее всего, в ее задней части. Следом послышались рыдания, резкий звук упавшей плети и вопль боли. Прежняя свободная женщина подняла глаза и жалобно посмотрела на дежурного, зажавшего ее левое плечо в словно в железных тисках, возможно, впервые поняв, что значит быть женщиной и рабыней, однако он даже не заметил этого, поскольку его сосредоточенный взгляд был направлен на надсмотрщика, дежурившего на лестнице. Наконец тот резко махнул рукой, требовательно и нетерпеливо. Мужчина выдернул, испуганно вскрикнувшую, бывшую Леди Меланию из кучи невольниц, и поволок спотыкающуюся женщину к лестнице.

«Как быстро! — подумала Эллен. — Ей совсем не дали времени на то, чтобы приспособиться к неволе. Ее же заклеймили только вчера вечером!»

Эллен вспоминалось драгоценное ожерелье, лежавшее поверх вуали и одежд прежней свободной женщины. Конечно, жизнь в богатстве, роскоши и избалованности мало чем могла подготовить ее к цепям, унижению, выставлению напоказ, обжигающему поцелую раскаленного железа, прижатого к ее бедру, к внезапной остроте назидательного удара плети, к ошейнику на горле, к властным мужским рукам, к посыпанной опилками сцене торгов. Впрочем, Эллен не забыла ее надменности в бытность свободной женщиной, ее прежней спеси, почти невыносимого высокомерия с каким она смотрела на Эллен, хотя сама она, между прочим, под своими одеждами была не больше, чем такой же женщиной, а значит с точки зрения мужчин подходящей, чтобы быть рабыней! Неужели она не имела никакого понимания себя? Неужели не останавливалась порой перед зеркалом, изучая очарование своих собственных безошибочно рабских форм! Зато какой самоуспокоенной она была, с какой надменностью верила в безопасность своего положения, с каким удовольствием пряталась она за стенами крепости своего статуса! Какой самодовольной она была, какой величественной!

«Она — просто лицемерка, — внутренне усмехнулась Эллен. — Да она жаждала оказаться в ошейнике, и наконец этого добилась! Скоро твоя попытка получить его увенчается успехом! Ты будешь продана, рабская девка! Тебя продадут тому, кто предложит самую высокую цену!»

Однако затем Эллен одернула себя, ведь теперь эта некогда свободная женщина ничем не отличалась от нее самой. Она было всего лишь такой же рабыней. И в Эллен всколыхнулось сочувствие и боязнь за нее.

«Я надеюсь, что тебе достанется сильный и доброжелательный хозяин, — пожелала ей Эллен, — тот, кто разглядит твои потребности, тот, кто будет заботиться, любить и лелеять тебя, и одновременно такой, у ног которого тебе никогда не будут позволено забыть, что Ты — женщина и рабыня».

— Десять медных тарсков за эту шлюху! — выкрикнул аукционист. — Недрессированная! Еще ни разу не была в ошейнике! Кто хочет быть ее первым хозяином?! Заклеймена только вчера вечером! Свежее мясо прямо из-под железа! Итак? Пятнадцать медных тарсков! Семнадцать! Ее поимели лишь однажды, да и то как свободную женщину!

Из толпы послышался смех.

Новообращенная рабыня, если она была обращена в целях перепродажи, обычно подвергается проверке девственности. Эллен могла представить себе весь ужас такой процедуры, когда тебе разводят ноги и проводят экспертизу. Понятно, что в случае Мелании эта проверка, несомненно к ее досаде, стыду и смущению, дала отрицательный результат. Эллен могла вообразить с какой истеричностью защищала она свою добропорядочность, доказывала что у нее такой опыт был лишь однажды, да и то она не получила от этого никакого удовлетворения, сильно сожалела об этом, сочла это отвратительным, ну и так далее в таком духе, в общем обычная оборонительная позиция свободной женщины отстаивающей свою фригидность.

«Подожди, вот чувствуешь в себе рабский жар и поползешь к мужчине, умоляя о прикосновении», — подумала Эллен.

То, что сообщил аукционист о сексуальном опыте рабыни, конечно, соответствовало тому, что она рассказала о себе в беседе с Эллен. И Эллен не сомневалась, что это было правдой. А с чего это рабыня, тогда еще свободная женщина, явилась бы в праздничный лагерь в одиночку, если бы она на глубинном, подсознательном уровне, едва ли понимая смысл своего поступка, если не в поисках чего-то большего, того, что она была уверена, должно было существовать.