Приз Гора

Свободная женщина может считать себя тысячекратно выше рабыни, и эта ее уверенность может иметь смысл, в конце концов, что ни говори, но это рабыня, дрожа от страха, становится на колени перед свободной женщиной и прижимается головой к ее сандалиям, зная, что это именно на ней, а не на свободной женщине, красуется ошейник.

И в заключение можно было бы отметить, что у рабской одежды, среди других ее особенностей, есть и то, что это однозначно отличает ее от свободной женщины. Для гореанской культуры это чрезвычайно важно. Это — различие, которое ни в коем случае не должно иметь неясностей или запутанного толкования. Свободная женщина — человек, она — гражданка, она обладает положением перед законом, у нее есть Домашний Камень, она благородна, высока и величественна. С другой стороны, рабыня является собственностью, животным.

Зато у нее есть ее ошейник.

Эллен надеялась, что ни за что не будет оставлена здесь, как и на то, что ее не бросят по дороге.

Она поклялась себе приложить все свои силы, чтобы не отставать от мужчин. Она будет стараться быть настолько приятной, послушной и полезной, настолько покорной, чувственной и отзывчивой, насколько только рабыня может быть таковой, вспомнит все, чему ее научили в загонах Мира, чтобы они не захотели обходиться без нее.

Рабыня, знаете ли, своим путем, благодаря своей внешности, поведению и службе, может значительно повлиять на ценность и качество своей жизни.

О рабыне, которой все довольны, всегда позаботятся, накормят, оденут и приласкают. Причем приласкают так, как могут приласкать только рабыню, как никто не стал бы ласкать свободную женщину, потому что ее нельзя так ласкать, потому что ей навсегда заказана такая ласка.

А также, разве рабыня не попадает в сети любви? Разве ее путь не окружен тысячами ее ловушек? Но не чаще ли она попадается в капкан, становясь беспомощной собственностью сетей ее собственных потребностей? Она живет с мужчиной на условиях повиновения и интимной близости. Она принадлежит ему. Она сознает себя его собственностью. Она должна ублажать его и служить. Таким образом, она живет в сияющем мире, наполненном обжигающими эмоциями. В таком мире куются самые крепкие и самые неразрывные из цепей. Талендеры цветут на лугу ее рабства. И такой мир, мир неволи, благоприятен для самых глубоких потребностей женщины и ее самосознания. Она чувствует, что она там, где ей надлежит быть, и где она хочет быть. Она стремилась быть раздетой и поставленной на колени перед господином. Она жаждет почтительно прижаться губами к его сандалиям. Теперь она перед ним, делает это, и она довольна. Она поднимает голову, и в ее глазах сияет благодарность. Возможно, ее ждет его ласка. По крайней мере, она может надеяться на это. Возможно, он оставит ее себе. Она может надеяться и на это. Но, не исключено и то, что он не сделает ни того, ни другого. Чтобы узнать его вердикт, она должна ждать. Ничего не поделаешь, в конце концов, она всего лишь рабыня. Она может быть любима или ненавидима. Он может заметить ее или проигнорировать. Она может быть одета в шелк или оставлена голой. Ее руки могут быть сохранены свободными или их могут плотно прижать к телу грубыми веревками, фактически, раз уж она — рабыня, ее могут беспощадно обмотать веревками или приковать цепями, безжалостно распластав на каменном полу. Она может быть вызвана, к ее радости, танцевать для друзей или знакомых ее хозяина. Какими приличными будут движения ее танца, если среди гостей будут присутствовать свободные женщины, и каким раскованным и рабским будет танец, если их там не окажется! Возможно, ее владелец позволит ей большую свободу передвижений, разрешив свободно перемещаться по городу. Или он может ограничить ее заперев в четырех стенах своего дома, заковав в кандалы, и, возможно, давая ей пробегать на цепи по двору. Он мог бы разрешить ей с комфортом и удовольствием сопровождать его на пикник, а мог заставить бежать, задыхаясь и плача, следуя на коротком поводке, со связанными за спиной руками, около стремени его кайилы. Она, надушенная и накрашенная, могла быть прикована на ночь к его рабскому кольцу, и могла быть забыта в грязной конуре. Ее могли ласкать или бить плетью, оставить себе или продать. Она — рабыня.

Рабыни — это рабыни, и только рабыни.

И Эллен, стоявшая на коленях голой, закованной в наручники и скрытой под одеялом, осознавала себя таковой, и только таковой.

Она была рабыней. И ее могли оставить здесь.

«Неужели они бросят меня? — испуганно подумала девушка. — Нет! Они должны взять меня с собой. Они должны, они обязаны!»

«Ты — бремя, — осадила она сама себя. — Ты — маленькая слабая рабыня, более пригодная для того чтобы извиваться и стонать на мехах, чем для многодневного похода плечом к плечу с мужчинами. Тебя оставят здесь или выбросят по дороге».

«Нет, нет, — чуть не закричала она под одеялом. — Я смогу не отставать от них. Я должна не отстать от них!»

Как же ей не хотелось быть оставленной здесь!

«Они не должны оставить меня!»

Впрочем, Эллен не думала, что мужчины бросят ее.