Призмы

На прошлой неделе небо наконец померкло. Задул ветер. Упали капли и высохли. Наутро снова проглянуло солнце, потом затянулось дымкой. Долго плыла легкая облачная вата, затем разлился странный свет, призрачный и яркий, как от флуоресцентной лампы. В этом свете с моря подымались черные громады туч.

Вдруг налетел шквальный ветер. Весь Израиль бросился к окнам затворять рвущиеся из рук рамы и фрамуги. Руки и лица уже окатывало, как из ведра. Израиль блаженно заулыбался. За стеклами, ослепшими от потоков дождя, пошло греметь и грохотать, словно страна очутилась внутри огромного барабана.

Внутренность этого небесного барабана распирало от воды, электрических разрядов и ветра скоростью сто километров в час. Всю ночь напролет "палящий" оправдывал свое древнее мистическое имя, сваливая деревья и обрывая провода.

На дорогах мигали желтым выведенные из строя светофоры. В домах то зажигалось, то гасло электричество. В Тель-Авиве один из мостов дрогнул и медленно осел за мгновение до того, как на него въехал ночной автобус. В ащдодском порту сорвало с якорей пять судов. В Иерусалиме на нескольких улицах затопило нижние этажи. В Кинерет небо вылило в один прием сто миллионов кубов воды. К сожалению, это подняло уровень озера лишь на два сантиметра.

Сейчас снова светит солнышко. На улице прелесть как хорошо. Но я описываю не климат. И даже не водный баланс. А то религиозно-приподнятое настроение, которое в ночи первых зимних дождей посещает вместе со всем Израилем и меня, неверующего еврея из России, умевшего ценить грибной ливень и хорошую русскую грозу. "Йоре" — запомните это слово.

Фантазия на фруктовую тему

Я как-то рассказывал о цветах, пора поговорить о ягодах.

О чем же еще говорить, если не о натуральных соках, когда жара давит хуже гипсового корсета, а солнце слепит лучше тысячи фотовспышек.

Сейчас, когда кончилась клубника, сняты цитрусовые, съедены бананы и пошел летний ассортимент фруктов, Израиль приобретает окончательное сходство с плодоовощной базой, где не прекращается погрузка, развозка и разгрузка.

Экспортный товар мчится в порты на дизельных тягачах. Объем груза на прицепе равен железнодорожному пульману, и вся эта накаленная солнцем махина несется с недозволенной скоростью сто километров в час.

Товар местного потребления колышется на старых грузовичках-ревматиках, осевших на задние колеса, к большому облегчению передних. Кузов маленький, но зато нагружен в три этажа. Содержимое в лавке не помещается, его раскладывают прямо на тротуаре. Избалованная публика меланхолически бродит по вернисажу от ящика к ящику и, скрепя сердце, кладет в сумку самые впечатляющие экспонаты.

Кто приходит попозже, тот складывает свой натюрморт из экспонатов среднего размера, но такой же идеальной свежести. Того же, кто согласен брать что осталось, уже и за покупателя не считают.

Всю эту роскошь грузят в багажник, втаскивают в дом и устраивают ей постирушку с мылом. С мылом — потому, что на плодах кроме следов микробов еще и следы ядохимикатов. Зато эти плоды не знают червоточин.

При въездах и выездах из городов, подле бензоколонок и прочих бойких мест на обочинах шоссейных дорог уже окопались до глубокой осени арбузных дел мастера. Все, кроме арбузов, пребывает у них в экспедиционном кавардаке: хромые койки, на которых ночуют продавцы, рваный брезент палаток, реклама в виде дощечки, выломанной из фанерного листа, на которой криво красуется одна строка: "С любовью от галилейского арбуза".

Сам арбуз скромно помалкивает о своих чувствах, зато взоры авторов этого любовного послания пылают так, что в их страсти к проезжающему покупателю сомневаться не приходится.

Круглые ядра и цилиндрические снаряды арбузов тянут в среднем на полпуда и сложены под брезентом в аккуратные "штабеля выше человеческого роста. Говорят, хозяева этих орудийных складов зашибают за сезон бешеные деньги. Впрочем, чужие заработки всегда больше, чем свои.

После лавки зеленщика и арбузной палатки следует описать изящные фруктовые магазинчики на городских бульварах, где не только фрукты, но и продавцы словно сделаны кондитером. Плодоовощные отделы больших супермаркетов и суперсолей смахивают на выставку достижений сельского хозяйства, а израильские рынки сравнить не с чем: нет другого такого изобилия и такого бедлама.

В Союзе много пишут о передовиках сельского хозяйства, хотя чем больше передовиков, тем меньше продуктов. В Израиле продуктов столько, что они совершенно заслонили собой передовиков. Нашу прессу остро волнуют не передовики, а например, труп матроса, спрятанный в холодильник, или гражданка, влезшая на портальный кран. Про плодоовощной рог изобилия газеты не напишут, пока наши мичуринцы не выведут чего-нибудь такого, что окажется не менее странным, чем еврейка на портальном кране.