Призмы

Перед тем, как рассказать, куда она собиралась ехать и как попала в Тель-Авив, надо заметить, что к моменту окончания войны в ней созрело решение уйти от своего народа.

Когда через три десятилетия о ней сделают документальный фильм, ей напомнят об этом ее решении. И упомянут в этой связи, что немцы по сей день продолжают утверждать, будто о преступлениях нацизма им стало известно только после войны. В ответ она помолчит, а потом скажет не за других — за себя: "Кто хотел знать, тот знал".

Итак, из Германии она решила ехать в страну гуманизма и интернационализма. Она так страстно хотела в эту страну, что пошла на подлог. Обманным путем занесла свое имя в списки перемещенных лиц из России, предназначенных к отправке в СССР. Так что хлебать бы ей интернационализм вместе с гуманизмом на Воркуте, если б английские оккупационные власти не заинтересовались чересчур немецкой фамилией в русском списке.

Ей пришлось объясняться с молодым английским военным следователем. Догадаться, как хороша она была в молодости, легко и без альбомных фото, показанных в документальном фильме. Еще и сегодня, когда она уже бабушка, она очень видная и статная женщина, а в 1947 году ей наверняка удалось бы уговорить английского офицера и добиться для себя Воркуты, если бы она в него не влюбилась.

Они поженились, а следователь был еврей и сионист. Он уехал с ней в Палестину, где тоже строили социализм. Так в Тель-Авиве, переполненном уцелевшими от немцев еврейскими мучениками, физическими и духовными калеками, появилась принявшая еврейство курносая красавица немка.

А бывшая девочка из Будапешта, гуляя с четырьмя подружками по Иерусалиму, забрела в арабскую часть города и больше не вернулась. После еврейского кладбища в Будапеште и нацистского концлагеря под Бухарестом ее в Иерусалиме схватили и увели арабы.

Ей исполнилось пятнадцать лет, а на Востоке и в тринадцать лет девочек превращают в женщин. Как раньше ничего не стоило ее убить, так теперь — изнасиловать и увести с собой. И опять она не погибла. Вернулась. После Шестидневной войны, то есть спустя целых два десятилетия.

Раздавить ее не удалось ни немцам с их передовой цивилизацией и лучшей в мире техникой, ни арабам из сел на выжженных холмах, где дома выкрашены в зеленую и голубую краску для отпугивания злых духов. Житель одного из таких сел взял ее в жены, а потом бросил. Уехал в Кувейт и забрал двух детей, которых она ему родила. Раз в неделю бывшая еврейская девочка из Будапешта ходила отмечаться на иорданскую полицейскую станцию, где ей каждый раз добром советовали принять ислам, чтобы не числиться в еврейских шпионках.

Она не приняла ислам.

И вот она уже в женах у другого араба и носит его детей, сначала девочку, потом мальчика. Красивые, непохожие на мать — худенькую, на вид старше своих лет, огрубевшую от физической работы.

С лица ее стерто всякое выражение. Из нее трудно слово вытянуть. Она не возражает иорданским полицейским, не спорит с родственниками мужа, умершего до Шестидневной войны и оставившего ее в Восточном Иерусалиме, а родственники грозятся убить ее, зарезать, если она сбежит и вернется с детьми к евреям в Израиль, где они ее все равно отыщут.

Не споря и не возражая, она при первой же возможности убегает и возвращается к евреям.

Но это произойдет через двадцать бесконечно долгих лет. А сейчас, в то самое время, когда ее с подружками уводят, скрутив руки, по арабским переулкам Иерусалима, в Тель-Авиве в "Габиме" просматривают молодую актрису из Кельна.

В просмотровой комиссии сидят бывшие русские и польские евреи. В России и в Польше у них родственники, живые или погибшие от руки немцев. Просмотрев немку, они объясняют ей на ломаном немецком языке, что "Габима" уезжает на гастроли в Америку, а когда вернется, ее примут в труппу. Но ей не терпится. Из "Габимы" она идет в Камерный театр, где ее тут же принимают.

Начинается блестящая сценическая карьера. Начинается жизнь, которая была бы по тем временам невозможна для немки среди любого другого народа, испытай он на себе судьбу евреев.

Орна Порат — так давно уже зовут бывшую девочку из Кельна — это прекрасно понимает. В фильме она пытается объяснить дочери, как великодушно ее тогда приняли евреи, как помогли ей. Коренная израильтянка слушает свою мать невнимательно. Вопреки замыслу режиссера, ей не очень интересны сложности, которых она никогда не замечала ни в окружении матери, ни в своей семье.