Признание в любви

Вечер утонул в музыкальных фонтанах. Его заменила сардана – танец совсем незатейливый, для того чтобы его мог исполнить каждый, и понятный, как лозунг, перекрывающий улицу, с одним словом «Да» или «Нет». Он не демонстрирует пластикой своё изящество, у него другая цель – объединить. Не зря был запрещён Франко. Встаём в круг, берёмся за руки и поднимаем их выше плеч – показываем, что мы вместе. Под музыку дружно притопываем и ощущаем себя одним целым. Объятия легко, подобно недавним бутылкам, открываются навстречу друг другу общим ликованием. Мы принимаем его и сами делимся радостью. Лучше, конечно, двигаться так, чтобы смотрели на тебя, то есть на Иру, и пытались повторять движения. Это красиво. Люди подходят, подбегают, присоединяются, круг расширяется, потому что смотреть на праздник снаружи бесполезно – пробежит мимо, как чужое счастье. Кто-то наблюдает со стороны: что будет дальше? А дальше особенного ничего не будет, всё просто, как и сам танец – теперь мы все вместе, и это – главное. Не зря Окуджава пел: «Возьмёмся за руки, друзья…».

Ночь, гостиница, Ира заскочила к администратору, спешит обратно:

– Ноги устали.

– Сказала бы днём, посидели подольше в кафе.

– Не за этим приехали, хотя за такой кухней можно бы. Днём забываешь про ноги, праздник отвлекает.

– А я не отвлекаю?

– Ты привлекаешь. Видел, я торопилась?

Куда девалась ночь, мы не заметили, хотя она зависела только от нас. Поэтому Солнце встало раньше и не хмурится тучами, золотит Саграда-Фамилиа – подарок всем. Я приготовил свой. У фасада Рождества местные, из Каталонии, слушают экскурсовода. Беру утро в свои руки, по сути, свою жизнь, – на руки:

– Крепче обними меня за шею, чтобы быть ближе к сердцу. У нас – крестный ход. Ты моя святая. И моё счастье.

– Несёшь свой крест… это не только храм, но и в высокое искусство. Следовать и заповедям, и влечениям бывает тяжело.

– Когда любишь – легко.

Обошли собор. Экскурсанты встретили нас аплодисментами, вернее экскурсантки (тут они точно позавидовали), мужчины воздержались. (Проще хлопать «Барселоне», в случае чего, ты ни за что не отвечаешь).

Обещали Гауди вернуться. Он был не особо верующим, когда начинал возведение храма. С ростом собора росла вера. Гауди говорил: «Заказчик – Господь, в моём распоряжении вечность». С таким расчётом и проектировал. За что Бог его так наказал? Гордыня – грех. Почему Булгаков тоже послал неверующего Берлиоза под трамвай?

День исчез опять незаметно. Неяркая, как зеркало, витрина магазина не мешает загримированному под Галилея «астроному» (для незнающих висит объявление) показывать небо. У него набор подзорных труб. Ира выбирает самую большую, на подставке, подходит к ней и начинает всматриваться:

– Хочу увидеть свою звезду ближе.

– Не туда смотришь.

Отвожу от трубы, поворачиваю лицом к витрине, сам отхожу в сторону.

Смотрит на себя, потом на меня, – нет ничего дороже улыбки любимой.

– Я с первой встречи разглядел. Телескоп здесь не поможет. Точнее Экзюпери не сказать: «Зорко одно лишь сердце».

Ты радость моя и грусть,Знаю тебя наизусть,Ты рядом со мной всегда,Но не дойти никогда, –Ты просто моя звезда.

Хочу оплатить, астроном машет руками:

– Что вы, это я должен, за совет. В споре с женой показывал ей на небо, в смысле – побойся Бога, она сразу обижалась и лезла в бутылку. Я тоже, только не лез, а наливал. Приятель выручил: «Болван, жена у тебя Овен! На кого ты там показываешь?» Кстати, у него вино хорошее, своё. Достаёт графин, разливает.

– А ваша жена кто? – Рыба. – Admiro! Она же молчит!

Получилось по-русски, на троих.

– За наши звёзды. Пусть они будут вечными.

– Чтобы жизнь была сарданой.

* * *

Ребята одеваются: «Нужно уходить, но не хочется. Мы ещё заедем». Ира говорит: «Вайо», – они знают, что это такое. Слово пришло с острова Закинф, из Греции, смешно сказать от кого. Плыли мы с Ирой на маленьком катерочке с электрическим мотором, небо завидовало цвету моря, впереди ждали голубые пещеры. Но туристы хотели увидеть местную знаменитость – черепах. Гид огорчает: «Вряд ли, они приплывают редко». И вдруг у нашего борта из глубины появляется черепаха, больше метра. Мотор останавливается, смолкают разговоры, все фотографируют. Она напротив нас, если перегнуться через низкий борт, то можно попробовать дотянуться. Голова на поверхности, медленно перебирает лапами и поворачивается в нашу сторону. Кажется, что смотрит на Иру. Головой не крутит. Проходит некоторое время, черепаха (убедившись, что всё в порядке) хрипло произносит «вайо», двигает передними лапами, словно машет на прощание, и медленно погружается. «Что она сказала?» – пристают все к Ире: «До свидания». С тех пор, когда расстаёмся с близкими друзьями, мы так и говорим: «Вайо». Они понимают, что нам дороги.