Призрачные страницы истории

Французская революция принадлежит к числу наиболее изучавшихся сюжетов новой истории, причем не только во Франции, но и в других странах. Прослежена история революционных событий в Париже и провинции, на внешних и внутренних фронтах и в тылу, социально-экономическая, идейная, литературная история, развитие науки и искусства. Одним словом, хотя и остались слабо исследованными различные пласты этой огромной темы, уже сделанное может показаться достаточным, чтобы счесть вопрос о виртуальных историях событий революции надуманным или, во всяком случае, малозначительным, а потому и малоинтересным. Но не будем спешить с выводами.

Некоторые наиболее известные общие истории революции отличаются друг от друга настолько, что, кажется, лишь упоминание узловых событий (взятие Бастилии, падение монархии, переворот 9 термидора и т. п.), фигурирующее во всех них, позволяет понять, что речь идет об альтернативных версиях одной и той же темы. Так, факты, приводимые в трудах И. Тэна и Ж. Жореса настолько различны, что порой представляются характеризующими не одни и те же процессы и явления, а события, происходившие на разных концах земли. Но бывают и альтернативные истории событий, содержащие, в основном, тождественный материал, но рисующие по-разному сцепление фактов, причинные зависимости между их звеньями, мотивы поведения действующих лиц. То есть речь идет о взаимоисключающих виртуальных историях, только одна из которых может быть реальной.

Особенно это относится к периоду террористической диктатуры якобинцев, продолжавшемуся примерно с конца лета 1793 года и до переворота 9 термидора, то есть до конца июля 1794 года. За это время на гильотину были отправлены королева Мария-Антуанетта, либеральные революционеры-жирондисты, потом весной 1794 г. — левые якобинцы, вслед за ними — правое крыло якобинцев и, наконец, «центр» — Робеспьер и его сторонники. Волны террора накатывались из месяца в месяц со все большей силой, среди тысяч казненных, принадлежащих ко всем слоям общества, лишь очень небольшое меньшинство было активно контрреволюционным. На эшафот можно было угодить за неосторожное слово или молчание, когда требовалось публично выражать верность Республике, за то, что вызвал неудовольствие или зависть соседа, который поспешил написать донос в комитет своей секции. Власти были завалены этими доносами, в большинстве своем содержащими ложные обвинения. Никакие прежние заслуги перед революцией не служили защитой от произвола. Большинство депутатов Конвента не решалось высказывать свои мнения из-за опасения попасть под «национальную бритву», как стали называть гильотину. Сегодня авторитетные и уважаемые политические лидеры завтра объявлялись изменниками и врагами народа (именно тогда было изобретено это понятие). Революционный трибунал превратил юридический процесс в пародию на правосудие. Процедура судебных убийств все убыстрялась и упрощалась. «Закон о подозрительных» поставил любого гражданина «единой и неделимой» Французской Республики в положение, когда он каждый день подвергался угрозе ареста и казни. Много спорили о моральной допустимости террора как средства революционного насилия. Но в 1794 г. террор потерял всякий рациональный смысл, кроме как орудия удержания власти правящей группировкой. Соответственно, и политическая борьба, которая ранее велась ради понятных политических и социально-экономических целей при активном участии широких слоев населения, выродилась в расправу диктаторских Комитета общественного спасения и Комитета общественной безопасности с их врагами (пусть часть комитетчиков субъективно и считала их врагами народа и революции).

Убранная с политической авансцены борьба различных течений переместилась в секретные сборища заговорщиков с использованием всего арсенала тайной войны, с политическими минами и контрминами, подводимыми под противников. Лишь итоги такого скрытого противоборства подводились в Революционном трибунале и через несколько часов — на все более напряженно работавшей гильотине. Конечно, в этой борьбе наряду с революционными деятелями участвовали также и роялисты, и агенты иностранных разведок, но на второстепенных ролях. А результатом было, прежде всего, повальное взаимное недоверие, мифология заговоров, находившаяся в очень неоднозначном соотношении с картиной реальной заговорщической деятельности различных политических сил. Основную информацию об этих интригах и конспирациях никто не заносил на бумагу. Большая часть руководителей наиболее активно проявлявших себя фракций погибла на гильотине и унесла с собой в могилу известные только им тайны заговоров. Исчезли едва ли не все важнейшие источники по истории заговоров 1794 года.