Призрачные страницы истории

«Пусть никто не думает, что мне было легко, — заявил Горп на суде, к которому его привлек А. Клер. — Я переделывал корону семьдесят три раза. Потом она мне понравилась, и я подумал, что свои деньги я заработал честно. Повторить шутку Рухумовского мне не хотелось, поэтому надпись оливийцев я поместил там, где надо, на внутренней стороне ободка тиары».

Учитывая все обстоятельства, суд оправдал Горпа, а случай со «второй» тиарой показывает, что даже разоблачение мистификации иногда способствовало появлению нового подлога.

Огромное большинство фальшивок оставалось не разоблаченными, заполняя бесчисленные частные коллекции, где они вообще, как правило, не подвергались экспертизе. В 1978 г. один из ученых, работающих в лондонском Музее Виктории и Альберта, Ч. Трумэн, обнаружил тайник, в котором хранилось более тысячи рисунков, с которых потом были, очевидно, сделаны поддельные предметы из драгоценных металлов. Тайник принадлежал германскому ювелиру XIX века Рейхолду Вастерсу, который продавал свои фальшивки через венского торговца драгоценностями Фридриха Шпитцера. Где находятся ныне подделки, сфабрикованные Вастерсом по рисункам из тайника, остается неизвестным. Трумэну принадлежит заслуга в выявлении 40 фальшивок в нью-йоркском Метрополитен музее, в том числе чаша, которую считали произведением самого Бенвенуто Челлини. Порой мотивом для изготовления подлогов, как это было отчасти в случае с Вастерсом, являлось нежелание следовать господствующей моде и стремление восстановить преобладание стиля старинных мастеров. При успехе фальшивки она становится виртуальным фрагментом общей истории, а при неудаче — частью реальной истории мистификаций.

Ловкость рук майора Анри

Через столетие после процесса участников дела об ожерелье королевы во Франции в совсем иных исторических условиях возникло другое «дело», также основанное на подложных письмах и приведшее к острому политическому кризису, который поставил под угрозу существование республиканского строя. В этом деле причудливо столкнулись подлинные патриотические чувства и озверелый шовинизм, выгоды клики высших военных чинов и интересы французского народа, иезуиты и республиканский строй. Величие гуманизма выступало против низости реакционной демагогии. Широкая гласность пререкалась со строжайшей секретностью, а жизненная драма — с нелепой опереттой. Детективный роман прочно вплетался в ткань международных отношений. В уродливом хороводе сменяли друг друга подложные документы, контрразведчики из генерального штаба, нацеплявшие фальшивые бороды и темные очки для встречи с заведомым преступником, международный шпион и содержатель публичного дома, возведенный в ранг национального героя, и послушные судьи в офицерских мундирах, в порядке воинской дисциплины безоговорочно принимавшие на веру любые небылицы.

Речь пойдет о знаменитом «деле Дрейфуса», вызванном попыткой монархической и клерикальной реакции «свалить» Республику и предотвратить либеральные политические преобразования. (Эта подоплека «дела» первоначально не была осознана республиканцами как правого, так и левого толка, включая многих лидеров социалистов.) Военный министр Мерсье и другие генералы решили спровоцировать обвинение еврея капитана Альфреда Дрейфуса в шпионаже в пользу Германии и разжечь таким путем шовинистический психоз в стране. Сын богатого фабриканта из Эльзаса, присоединенного после франко-прусской войны 1870–1871 гг. к Германии, ничем не выделявшийся, кроме своей национальности довольно бесцветный артиллерийский офицер был избран жертвой провокации для обвинения Республики в том, что благодаря установленным ею порядкам «чужак» мог попасть в святая святых монархической военщины — генеральный штаб. Мерсье с самого начала знал о невиновности Дрейфуса, что не мешало ему с яростной настойчивостью поддерживать обвинение.