Призрачные страницы истории

Значительно большая историческая роль была суждена другой мистификации того же времени — Краледворской рукописи. В 1817 г. молодой чешский филолог Вацлав Ганка отправился для работы над местными архивными материалами в город Двур Кралове (Кралев-Двор) на Лабе. Через два года он возвратился в Прагу с сенсационной находкой — древними списками чешского народного эпоса. Ганка приложил к ним свой перевод обнаруженных им образцов народного фольклора на современный чешский язык, а также и перевод на немецкий язык, сделанный его другом писателем Свободой. Пергаменты, содержащие текст 8 эпических и 5 лирических песен, были, по словам Ганки, обнаружены им в склепе городской церкви. Наиболее авторитетные чешские слависты Домбровский и Палацкий датировали рукопись XIII или началом XIV века. В том же богатом счастливыми находками 1817 г. в Праге другом Ганки Линдой была обнаружена «Песня о Вышнеграде». А в следующем, 1818 г., какой-то посетитель, пожелавший остаться неизвестным, подарил Чешскому музею в Праге, в котором работал Ганка, еще один список, содержащий выдающийся образец средневековой чешской поэзии — «Любушкин суд» (его назвали — по месту находки — «Зеленогорской» рукописью). Все эти произведения были изданы, причем как в оригинале, так и в переводах, в разных странах. Для деятелей зародившегося чешского национального возрождения вновь обретенный эпос представлялся поистине подарком судьбы. Произведения, вошедшие в Краледворскую и Зеленогорскую рукописи, рассказывали о победе чехов над иноземными захватчиками, о высокой культуре чешского народа, о наличии у него уже несколько веков назад первоклассной литературы (ее отсутствие очень удручало идеологов освободительного движения). Понятно, что редкие и робкие голоса, выражавшие сомнение в подлинности потерянных и теперь возвращенных народу сокровищ, считались чуть ли не актом национального предательства, покушением на отечественную святыню. Напротив, немецкие ученые, которые могли не считаться с этими соображениями и, скорее, даже поощрялись консервативными кругами Германии и Австрийской империи к походу против подлинности чешского эпоса, стали все более склоняться в пользу признания Краледворской и Зеленогорской рукописей умелыми фальсификациями. Это мнение постепенно, к середине прошлого века, получило преобладание, но споры не прекращались. Насчитывают более тысячи научных исследований, посвященных проблеме аутентичности Краледворской рукописи. Сравнительно недавно на этих спорах была поставлена точка. В начале восьмидесятых годов уже XX столетия группа чешских исследователей-филологов и криминалистов установила, что пергамент, на котором написаны открытые Ганкой и Линдой произведения, содержал соскобленный, более ранний текст. Он, однако, датировался более поздним временем, чем XIII — начало XIV столетия, — временем, к которому относили поддельный чешский эпос.

Представление о недопустимости заимствования чужих сочинений или даже лишь отрывков, представление о литературной собственности, неизвестное античности и средневековью, в новое время тоже очень медленно и постепенно утверждалось в качестве нормы. Такими заимствованиями, которые более поздние поколения сочли бы плагиатом, грешили даже корифеи литературы. Знаменитый поэт К. Марло вставил в свое сочинение фрагмент из поэмы его современника Эдмунда Спенсера «Королева фей». Отрывки, которые Шекспир почерпнул у Марло, настолько многочисленны, что даже породили теорию, будто тот писал под именем уроженца Стратфорда, считающегося автором «Гамлета» (об этом далее). Такие же заимствования можно встретить у Мильтона в «Потерянном рае». В произведениях Вольтера их множество. Александр Дюма-отец создал настоящую фабрику по переработке чужих произведений в свои собственные. Б. Дизраэли (лорд Биконсфилд) почерпнул отдельные места из произведений Драйдена, Попа, Бальзака, историка Маколея. Эдвард Бульвер-Литтон повинен в заимствованиях из сочинений Жорж Санд. Список можно было бы продолжить.

Иллюзорные биографии Шекспира

Сомнения