Призрачный мост Матиара

— Относись к людям так, как они того заслуживают. Вот и вся наука.

Даниэль согласно кивала, а в своей комнате заливалась слезами. Потому что после того, что она сделала, прощение заслужить было очень-очень сложно. И с каждым прошедшим днём надежда на примирение с Горацием таяла, как снег. На звонки архимаг по-прежнему не отвечал. Даниэль писала письма, отправляла их и домой колдуну, и в родительское имение, и в Тайную канцелярию. Конверты приходили обратно нераспечатанными, с пометкой «отказано». Лачев обрубил все контакты с бывшей невестой. Даниэль смотрела на вернувшиеся письма, давилась слезами и писала заново.

Спустя неделю Николь осторожно присела рядом с дочерью:

— Я всё знаю: и про тюрьму, и про побег. Мне Родик сегодня рассказал. Что ты будешь делать?

— А что я могу? — девушка ссутулилась. — Гор считает, что я предала его.

— Но это так и есть, — заметила женщина и вздохнула: — Девочка моя, ты оказалась втянута в самую древнюю войну нашего мира: войну между некромантами и оборотнями. Мне очень жаль.

Даниэль упрямо поджала губы:

— Я надеюсь, что мы сможем поговорить с Горацием. Он должен меня понять. Я же люблю его… Может, немного позже, когда все успокоятся.

— Конечно, — быстро согласилась мама и неожиданно сообщила: — Ты знаешь, а я нашла нам чудный домик в городе.

Девушка вскинула голову, не в силах скрыть удивления. Сказанное значило только одно: Николь Бонье планирует остаться здесь, в холодной Эллари-Зари!

— А как же Верта? Папина фирма?

— Боюсь, мы не скоро сможем вернуться в Верту. Наш поверенный ищет покупателей на дом и на комбинат, — женщина вымученно улыбнулась. — Видишь ли, доченька, наши родственники по папиной линии были недовольны тем, что твой дедушка оставил фирму младшему сыну, в обход старшей дочери.

— Тётя Катрин? — догадалась Даниэль.

Николь опустила голову:

— Она всегда думала, что это я задурила голову свёкру и убедила его переписать всё имущество на Поля.

Девушка задумалась, вспоминая высокую, похожую на отца женщину. Тётя Катрин никогда не была у них в гостях, появилась только на похоронах. Она жила в другом городе, далеко от Верты, и Даниэль считала именно это причиной редких визитов родственницы. Девушка сглотнула и, вскочив со своего места, заметалась по комнате:

— У меня ощущение, что я до семнадцати лет жила в аквариуме и видела только то, что мне позволяли увидеть. А хуже всего: я сама не пыталась узнать больше.

— Глупенькая, ты же девчонка совсем! Интересовалась тем, что было под носом, не вникая глубже. Это не плохо для семнадцати лет, — женщина усадили дочь рядом с собой. — Теперь тебе почти двадцать и ты на те же вещи смотришь по-другому. Да и я могу тебе многое рассказать, то, что раньше объяснять было бессмысленно.

Девушка нахмурилась:

— Значит, тётя нас ненавидела?

— Да, несмотря на то, что сначала дед, а потом твой отец ежемесячно выделяли ей приличную сумму. После смерти Поля я продолжала это делать, пока…

Николь сбилась. Даниэль знала, о чём говорит мама:

— Пока Барнс не перекрыл нам воздух.

— Да. А потом Катрин стала ждать, когда мы окончательно сломаемся, чтобы прибрать лесопилку к своим рукам. Я… — женщина нервно сжимала кулаки. — Наверное, это неправильно, но я не хочу, чтобы лесопилка досталась ей. Я ведь просила Катрин о помощи, я предлагала ей половину, чтобы только избавиться от Барнса, а она сказала, что такой суке, как я, так и надо! И что она с радостью посмотрит, как меня отдерёт каждый желающий!..

Даниэль на несколько минут замерла: обычно мама не употребляла резкие, грубые слова, даже в моменты чрезвычайного волнения. Видно, случившееся в Верте что-то сломало в нежной, воспитанной женщине. Девушка, помолчав, спросила:

— Почему нам никто не помог? Ни друзья, ни знакомые! Мы же никому не причинили зла!

— Потому что мы а’Грианы, — Николь подошла к окну. — Мы потомки древнего великого рода, с которым дружили короли и императоры. Когда-то с нашими предками смертные не осмеливались даже заговорить… Для людей нет большей радости, чем смотреть на падение и угасание тех, кто когда-то возвышался над ними. Сначала они кланяются тебе в пол, заглядывают в глаза и называют благодетельницей, а потом с такой же искренностью швыряют в тебя комья грязи и называют маговой подстилкой. Опустить до своего уровня тех, кто был недосягаемо высоко, — вот высшее наслаждение для многих.

Даниэль покачала головой:

— Неужели всё человеческое величие осталось в прошлом?! Достоинство, благородство, честь — это ещё осталось в нашем мире?! Это кому-нибудь нужно?!

Её мать пожала плечами:

— Я не знаю… — помолчав, женщина тихо сказала: — Барнса хотели снять с должности.

— Что?

— В изоке (июнь — Прим. авт.) вдруг налетела столичная проверка. Трясли мэрию и мэра. Я его с той поры больше не видела.

Даниэль сглотнула, догадываясь, по чьей инициативе появились проверяющие. Значит, не только Родик помог матери: ещё раньше, когда они были в Саорсе, Лачев тоже позаботился о женщине. А чем она отблагодарила его в ответ?! Знакомая чёрная тоска подняла голову. Гораций! Опасный и любимый колдун!..