Призрак

Харри удостоверился, что в его возрасте еще краснеют, лег и выдохнул дым в удивительно голубое небо. Он закрыл глаза и попытался придумать вескую причину не трахать Исабеллу Скёйен. Их было несколько.

— Разве не так? — спросила она. — Я просто хочу сказать, что я взрослая одинокая женщина, у которой имеются естественные потребности. И это не означает, что я несерьезная. Я бы никогда не связалась с человеком, которого бы не воспринимала как равного, например с таким, как Густо. — Ее голос зазвучал ближе. — А вот взрослый, крупный мужчина, напротив…

Она положила теплую руку ему на живот.

— Вы с Густо лежали на этом же месте? — тихо спросил Харри.

— Что?

Он приподнялся на локтях и кивнул на синие кроссовки.

— В твоем шкафу было полно эксклюзивной обуви сорок второго размера. А эти боты — единственная пара сорок пятого.

— Ну и что? Не могу гарантировать, что ко мне не приезжали мужчины с сорок пятым размером ноги.

Ее рука скользила вверх и вниз.

— Такие кроссовки одно время производились для Министерства обороны, а когда в армии перешли на другую обувь, остатки отдали благотворительным организациям для раздачи неимущим. Мы в полиции называем эту обувь наркоманской, потому что Армия спасения раздает ее своим клиентам в «Маяке». Возникает вопрос: почему случайный посетитель с ногой сорок пятого размера оставляет здесь обувь? Разумное объяснение: он внезапно получает в подарок новую пару.

Рука Исабеллы Скёйен прекратила движение. А Харри продолжил:

— Коллега показывал мне фотографии с места преступления. Когда Густо умер, на нем были дешевые брюки и пара очень дорогих ботинок. Альберто Фасциани, если не ошибаюсь. Щедрый подарок. Сколько ты за них заплатила? Пять тысяч?

— Я понятия не имею, о чем ты говоришь. — Она убрала руку.

Харри неодобрительно посмотрел на собственный член, которому от эрекции уже стало тесно в одолженных джинсах. Покачал ступнями ног.

— Я оставил стельки в машине. Ты знала, что пот ног — прекрасный материал для анализа на ДНК? И мы, конечно, найдем микроскопические частички кожи. А в Осло вряд ли найдется много магазинов, торгующих обувью Альберто Фасциани. Один, два? В любом случае это несложно будет вычислить по твоей кредитке.

Исабелла Скёйен села. Взгляд ее был направлен в сторону.

— Видишь фермы? — спросила она. — Разве они не красивы? Я обожаю пейзажи с творениями рук человеческих. И ненавижу лес. Кроме специально разведенного. Я ненавижу хаос.

Харри изучал ее профиль. Топорный нос казался смертельно опасным.

— Расскажи мне о Густо Ханссене.

Исабелла пожала плечами:

— С чего бы это? Ты уже почти все понял сам, это очевидно.

— Ты можешь выбирать, на чьи вопросы отвечать. На мои или на вопросы журналистов из «ВГ».

Она хохотнула.

— Густо был молодым и красивым. Эдакий жеребец, на которого приятно смотреть, но у которого сомнительные гены. Его биологический отец был преступником, а мать — алкоголичкой, по словам приемного отца. Не та лошадь, от которой ты хочешь получить потомство, но та, на которой прекрасно скакать, если ты… — Она вздохнула. — Он приезжал сюда, и мы занимались сексом. Иногда я давала ему деньги. Он встречался и с другими тоже, и в этом не было ничего особенного.

— Ты ревновала его?

— Ревновала? — Исабелла покачала головой. — Секс никогда не вызывает у меня ревности. Я ведь тоже встречалась с другими. А с одним мужчиной — особенно часто. И я исключила Густо из круга своего общения. А может, он исключил меня. Мне показалось, что у него отпала нужда в карманных деньгах, которые я ему давала. Но в конце он снова связался со мной. И был назойливым. Думаю, у него появились проблемы с деньгами. И с наркотиками тоже.

— Ну и каким он был?

— Что ты имеешь в виду под «каким»? Он был эгоистичным, ненадежным, очаровательным. Самоуверенным мерзавцем.

— И что он хотел получить?

— Разве я похожа на психолога, Харри?

— Нет.

— Нет. Люди интересуют меня только постольку-поскольку.

— Правда?

Исабелла Скёйен кивнула. Посмотрела вдаль. Влага в ее глазах сверкала на солнце.

— Густо был одиноким.

— Откуда ты знаешь?

— Я знаю, что такое одиночество, понятно? Он презирал себя.

— Так он был уверен в себе или презирал себя?

— Одно другому не противоречит. Человек знает, что он может и на что способен, но не думает, что другие могут его любить.

— И из-за чего это могло произойти?

— Слушай, я же сказала: я не психолог.

— Да ладно.

Харри ждал.

Она кашлянула:

— Его родители отказались от него. Как думаешь, какое впечатление это могло произвести на мальчика? За всеми фактами и крутой личиной скрывался человек, который считал, что многого не стоит. Что он стоит так же мало, как те, кто от него отказался. Разве не простая логика, господин почти полицейский?

Харри посмотрел на нее. Кивнул. Заметил, что от его взгляда ей стало неуютно. Но Харри не стал задавать вопрос, который ему, конечно же, хотелось задать, — вопрос о ее собственной истории. Насколько одинокой она была, насколько презирала себя за благополучным фасадом?

— А Олег? С ним ты встречалась?