Призрак колобка

Картинка «Дружка» тряслась и ежилась. Все-таки на секунду водворился на экране испуганный Пращуров и товарным голосом сообщил электорату края: «Большой друг» перенес легкий природный инсульт в форме незначительного, незаметного в практике служб оползня, и трансляции жителям и нежитям края скоро возобновятся в обычном строгом режиме. В завершение он призвал всех сеьезно готовиться к Олимпиаде инвалидов, иначе пообещал уменьшить площадь проживания, невзирая на лица и площадь. Тут же на экране лик его погас, и белый с черным лебеди взялись пинаться пуантами и страстно таскать друг друга за пачки по оперной сцене.

Я повернулся к Алеше, он ко мне.

– Алеша, – сказал я и устремился вон, а он за мной.

Комплекс зданий краевого технического центра «Большой друг» совершенно не пострадал. Он все так же горделиво и строго возвышался на седьмом холме, оплетенный змеиным клубком кабелей и выдвинутых к космическим далям немым скелетом рук-антенн различного фасона. Пятиэтажные небоскребы-новоделы из саманного кирпича перемежались внутри «Друга» с засыпными сараюшками складов энергоемкого торфа и кучами теххлама прошлых веков. Только обычных тут собачьих стай и цветных, черных и желтых сборщиков металлолома не наблюдалось окрест. Всех разогнали.

Но не все оказалось в ажуре, один фронт холма, восточный, допустил громадный оползень. Груды глины, черного щебня, древнего соскобленного асфальта, подпирающие фундамент друга, съехали от него прочь. Громада отъехавших почв длинным языком стелилась от холма, и в нем, языке, торчали занозы балок, щетинились мертвые глисты кабелей и обрубки автозаков, возивших ответственный персонал.

У конца земляного языка мы, я и мечущийся и бормочущий звуки шизоид: «А… бу… х на… ве…», увидели ленту плотного оцепления из украшенных фуражками зомби, разбавленную, как гнилые зубы, редкими серыми пломбами латышских стрелков. И еще увидели длинную, змеей мчащуюся вдаль трещину в земле, скорее всего и сослужившую недобрую службу седьмому холму. Трещина была до двух метров шириной и дюже глубока, но и возле нее уже собралась команда инвалидов на костылях. Они с утра взялись готовиться к завтрашней Олимпиаде и с разбегу старались перескочить природный провал, отчаянно манипулируя деревяшками. Не всем это удавалось, но спорт есть спорт. Это убежище сильных и мужественных, а главное готовых отдать рекорду все.

Алеша, являясь законным работником «Большого друга», выхватил свой ПУК и мыча матерные междометия «пи… му… ух… е…», пытался с размаху пробиться внутрь друга, как ответственный психиатр часто рвется внутрь смирительного мешка пациента. Шизику, ясно, это не удалось. Сначала зомбисты просто отпихивали длинную нескладную скелетину работника, а после все же проверили его на трудовом приборе, и главный зомби, явно не благоволивший к головастым кретинам, кратко резюмировал:

– Иди отсюда, козел мозгатый. Будет когда, вызовут. Запрещено. Щас собаки роют на тиракт, – и двое из оцепления, раскачав продолжающего тыкаться и тыкать пальцами в Друга шизика, пустили его в полет, чуть ли не через провал прямо к моим ногам.

Я немного обтер бедняге уши от глины и стряхнул брюки от праха земли. На руках Алеши были ссадины, а на локтях синяки.

– Пойдем в аптеку, к Доре. Залижемся, – предложил я пострадавшему за техвооружение края.

Алеша отчаянно замотал головой, задвигал плечами и потянул меня за собой, чуть ли не побежал, оборачиваясь меловым лицом и дергая пальцами. Мы иноходью влетели в старый «латинский квартал» в районе бывшего метро «Площадь обновления» и забетонированного теперь пересадочного узла «Перезагрузочный кольцевой». Я не любил шататься здесь, среди тусклых щербатых двухэтажек с вывалившимися резными наличниками и изукрашенных крошащейся лепниной осевших барских конюшен, где теперь часто гнездились лошаки конки и асоциалы, те, по которым скучают общие рвы Восточного кладбища – художники по наколкам движущихся картинок, женщины, коллекционирующие редкие болезни, поэтессы среднего пола, борцы против засилья в половых щелях домовых, сверчков и прочей нечисти, – личности часто со стеклянными глазами и иногда отсутствующими взглядами.

Шизик бежал ходко, мне трудно было поспеть за ним, и, главное, из-за того, что он сбивал меня с хода, прыгая правой ногой, например, два раза, а потом левой делал широкий шаг. Или наоборот, так, казалось, ему было удобнее. Мы пробрались через какой-то мусор и неожиданные закоулки, где мог бы запутаться и водимый верой святоша, ныряли в щелистые пасти клонившихся на ветру заборов и пересекали канализационные выбросы по трещащим вальс дощечкам. Наконец нырнули в какую-то дверь.