Призрак ночи

Я налила себе третью чашку кофе и уселась перед своей яичницей. Наконец я полностью проснулась и чувствую себя почти человеком – и даже очень голодным человеком. Приступаю к завтраку, радуясь, что никто не видит, как жадно я поглощаю яйца и картошку. Оставшуюся часть дня я посвящу «Капитанскому столу». Отвлекаться не буду – ну ее, всю эту чепуху о призраках! Настоящий Джеремия Броуди – всего-навсего кости, разбросанные по океанскому дну. Меня соблазняла легенда – и отчаянное одиночество. Если в этом доме и обитают демоны, именно я привезла их сюда – это они, те самые, что истязают меня с прошлого Нового года. Стоит только выпить вина – чуть больше, чем нужно, – и они тут как тут.

Я ставлю грязную посуду в мойку и открываю ноутбук, чтобы продолжить работу над девятой главой «Капитанского стола» – «Жемчужины моря». Можно ли написать нечто новое о ракообразных? Я вынимаю свои записи, сделанные в прошлую субботу, во время экскурсии на борту «Ленивой девчонки». Вспоминаю запах дизеля, крики чаек, которые закружились над головой, когда судно поравнялось с первой сетью для омаров. Капитан Энди лебедкой поднял из воды свою западню, и она со стуком упала на палубу. В сети были омары – зеленые и блестящие. Надо сказать, гладкие панцири и ножки, как у насекомых, вызывают совсем неаппетитную ассоциацию с тараканами. Омары настоящие каннибалы, как пояснил капитан, и в замкнутом пространстве поедают друг друга. Именно это варварство и заставляет омароловов связывать им клешни. Живого щелкающего омара вряд ли можно назвать симпатичным, однако кипяток превращает это зеленое «насекомое» в нежное, сочное мясо. Я вспоминаю все способы приготовления, которые я опробовала. Со сливочным маслом. Под майонезом на поджаренной булочке. Стир-фрай по-китайски, с чесноком и соусом из черной фасоли. Тушение в сливках и шерри.

Я принимаюсь за оду омарам. Они не входили в рацион капитанов – те считали их блюдом для нищих, – омаров ели посудомойки и садовники. Я пишу о том, как бедняки готовили их: тушили с кукурузой и картофелем или просто варили в соленой воде, чтобы положить в обеденный судок. Несмотря на свой сытный завтрак, я снова проголодалась, но продолжаю писать. Когда я в конце концов смотрю на часы, то с удивлением обнаруживаю, что они показывают шесть вечера.

Коктейльный час.

Я сохраняю новые страницы и вознаграждаю себя за тяжелый труд, откупорив бутылочку хорошего каберне. Всего один или два бокала, обещаю я себе. Пробка издает мелодичный «чпок», и я, словно собака Павлова, уже исхожу слюной – так вожделею эту первую дозу алкоголя. Делаю глоток и вздыхаю от удовольствия. Да, вино очень хорошее, насыщенное и плотное. Что же приготовить, чтобы еда подходила к нему?

Мой ноутбук звякает, сообщая, что пришло новое письмо. Я вижу имя отправителя – и все; мысли об ужине и работе над «Капитанским столом» меня покидают. Аппетит пропадает, и в желудке воцаряется мучительное чувство пустоты.

Письмо от Люси.

Это четвертое письмо на этой неделе, мои же ответы – если, конечно, я отвечаю ей – весьма отрывочны: «У меня все в порядке, я просто занята». Или: «Напишу подробнее в следующий раз». В теме нового письма стоят всего три слова: «Помнишь этот день?»

Я не хочу открывать сообщение, опасаясь, что меня неизбежно охватит приступ вины, но рука сама тянется к мышке. Я щелкаю по кнопке, и пальцы немеют. Экран заполняет фотография.

Наша с Люси старая фотография, сделанная в тот далекий год, когда мне было десять, а ей двенадцать. На обеих купальники, и своими длинными тощими руками мы обнимаем друг друга за обнаженные загорелые плечи. Мы улыбаемся, а за нашими спинами поблескивает озеро, яркое, словно серебро. Да, я прекрасно помню этот день. Бабушкин домик у озера. Жаркий, подернутый дымкой послеполуденный воздух. Пикник – жареная курица и кукуруза в початках. В то утро я сама испекла овсяное печенье – в десять лет я уже ловко управлялась в кухне. «Эйва стремится всех накормить, а Люси – вылечить» – так мама определяла своих дочерей. В тот день я камешком поранила ногу на озере и помню, как осторожно и ласково Люси промыла и забинтовала мою ступню. Другие дети плескались в воде, а Люси сидела со мной на берегу, чтобы мне не было скучно. Когда я нуждалась в ней – из-за болезни, депрессии или отсутствия денег, – она всегда помогала.

А теперь ее нет рядом, потому что мне невыносимо тяжело смотреть ей в глаза. Ведь она может прочесть в моем взгляде, кто я есть на самом деле. Нет, я не в силах все время думать о том, что натворила.

Потягиваю каберне, уставившись на фотографию, на наши призраки из тех далеких времен. Сестры, обожавшие друг друга. Сестры, неспособные обидеть друг друга. Мои пальцы зависли над клавиатурой – я готова напечатать ответ. Признание. Правда – словно давящий на меня валун; как радостно было бы сбросить с себя эту тяжесть и рассказать о Нике. О кануне Нового года.

Я снова наполняю бокал. Я уже не чувствую вкуса вина, но все равно пью его.