Призрак Оперы

– Кристина! Кристина! – кричит господин де Шаньи. – Вода поднимается! И дошла почти до колен.

Но Кристина не отвечает… Слышно лишь, как поднимается вода.

В соседней комнате – ни звука… Ничего и никого! Никого, чтобы закрыть скорпиона!

Темно, мы совсем одни, а черная вода теснит нас, ползет вверх, леденит нас! Эрик! Эрик! Кристина! Кристина!

Теперь мы уже не достаем до дна и кружим в воде, подхваченные неодолимым круговоротом, ибо вода кружит вместе с нами, мы натыкаемся на черные зеркала, которые отталкивают нас, и глотки наши, приподнявшись над водоворотом, издают отчаянный вопль…

Неужели нам суждено умереть, утонув в комнате пыток?.. Такого я никогда не видел! Во времена розовых часов Мазандерана Эрик ни разу не показывал мне этого в невидимое окошечко!.. Эрик! Эрик! Я спас тебе жизнь! Вспомни!.. Ты был осужден!.. Тебе грозила смерть!.. Я открыл для тебя двери жизни!.. Эрик!..

Ах, мы кружим в воде, словно обломки после кораблекрушения!..

И вдруг я ухватился своими беспомощными руками за ствол железного дерева…

А вода все поднимается!

Ай-ай-ай! Вспомните! Какое пространство отделяет ветку железного дерева от куполообразного потолка зеркальной комнаты?.. Попытайтесь вспомнить!.. В конце концов, вода, может быть, остановится, дойдет до определенного уровня и остановится… Да-да, мне кажется, она останавливается!.. Нет! Нет! Вот ужас!.. Плыть! Плыть! Наши руки сплетаются; мы задыхаемся!.. Бьемся в черной воде!.. С трудом вдыхаем черный воздух над черной водой – воздух, который с каждой минутой улетучивается, мы слышим, как он уходит, втягиваемый неведомым вентиляционным аппаратом… Ах, кружить, кружить! Будем кружить, пока не найдем глоток воздуха. Приникнем губами к этому живительному глотку… Но силы оставляют меня, я пытаюсь цепляться за стены! Ах, до чего же скользкие эти зеркальные стены, пальцам не за что ухватиться. А мы все кружим и кружим!.. Мы погружаемся… Последнее усилие!..

Последний крик!.. Эрик!.. Кристина!..

Буль, буль, буль!.. В ушах только и слышно: буль, буль, буль!.. В глубине черной воды наши уши делают буль, буль!.. Но до того, как я окончательно потерял сознание, в промежутках между бульканьем мне чудилось, будто я снова слышу: «Бочки!.. Бочки!.. Продаете бочки?»

Глава XXVII

Конец любовной истории Призрака

На этом заканчивается оставленный мне Персом записанный рассказ.

Несмотря на ужас ситуации, окончательно, казалось, обрекавшей их на смерть, господина де Шаньи и его спутника спасла благороднейшая самоотверженность Кристины Дое. И конец этой истории я узнал из уст самого дароги.

Когда я собрался к нему, он по-прежнему жил в маленькой квартирке на улице Риволи, напротив Тюильри. Он был очень болен, и понадобилось все мое упорство репортера-историка на службе истины, чтобы заставить его решиться вновь пережить вместе со мной невероятную драму. При нем по-прежнему находился его старый и верный слуга Дарий, он-то и проводил меня к нему. Дарога принимал меня, сидя в широком кресле у окна, откуда открывался вид в сад, и все пытался распрямиться, вспоминая, должно быть, свою былую, наверняка не лишенную красоты осанку. У нашего Перса были все такие же великолепные глаза, вот только лицо казалось усталым и жалким. Он наголо обрил себе голову, на которой, по обыкновению, красовалась каракулевая шапочка; на нем была очень простая широкая накидка, не отдавая себе в этом отчета, он развлекался тем, что крутил в рукавах большими пальцами, однако разум его оставался абсолютно ясным.

Он не мог без дрожи вспоминать о прежних муках, и мне с трудом, по крохам удалось вырвать у него признания об удивительном конце этой странной истории. Иногда он долго заставлял себя просить, прежде чем ответить на мои вопросы, а иногда, воодушевленный воспоминаниями, непроизвольно, с необычайной выразительностью воссоздавал для меня жуткий образ Эрика и страшные часы, которые они с господином де Шаньи провели в Озерном жилище.

Надо было видеть, с каким содроганием он описывал свое пробуждение в тревожном сумраке спальни Луи-Филиппа после драмы с водой… Вот конец этой ужасной истории, он поведал его мне, дабы дополнить свой записанный рассказ, который тоже любезно согласился вручить мне.