– Я не шелохнулась и позволила увезти себя. Мало-помалу странное оцепенение пришло на смену тревоге и ужасу, в который повергла меня эта кошмарная история. Черная фигура поддерживала меня, и я даже не пыталась вырваться. Необычайное спокойствие овладело мною, и я подумала, что нахожусь, очевидно, под благотворным воздействием какого-то снадобья. Я была в полном сознании. Глаза мои привыкли к темноте, которую к тому же кое-где прорезали мимолетные блики… Я полагала, что мы находимся в узкой галерее, опоясывающей здание Оперы, подземная часть которого достигает огромных размеров. Только один раз, мой друг, один-единственный раз я спускалась в эти удивительные подвалы и остановилась на третьем подвальном этаже, не решившись углубляться дальше в землю, хотя под ногами у меня находились еще два этажа, где можно было бы разместить целый город. Но лица, которые я там увидела, обратили меня в бегство. Черные-пречерные дьяволы орудовали у котлов лопатами и вилами, раздувая угли, разжигая огонь, они угрожали, стоило лишь подойти к ним поближе, внезапно распахивая навстречу красную пасть печей!.. Так вот, пока Цезарь преспокойно нес меня на спине средь этой кошмарной ночи, где-то далеко, очень далеко я вдруг заметила совсем маленьких, просто крохотных, как в перевернутом бинокле, черных дьяволов перед раскаленными углями отопительных печей. Они то появлялись, то исчезали… И снова появлялись по мере нашего странного продвижения, потом наконец вовсе исчезли. Человек в плаще по-прежнему поддерживал меня, а Цезарь уверенно шагал без всякого провожатого… Не могу вам сказать даже приблизительно, сколько времени длилось это путешествие во тьме; мне только представлялось, что мы кружили, кружили, спускаясь по какой-то неумолимой спирали в самое сердце подземелья, но, может быть, у меня просто кружилась голова? Хотя я этого не думаю. Нет! Голова у меня была необычайно ясная. В какой-то момент Цезарь насторожился, принюхиваясь, и слегка ускорил шаг. Я ощутила влагу в воздухе, и Цезарь замер на месте. Мрак разрядился. Нас окружал голубоватый свет. Я взглянула, проверяя, где мы находимся. Мы оказались на берегу озера, свинцовые воды которого терялись вдали, в черноте… Но вокруг нас сиял голубой свет, и я увидела маленькую лодку, привязанную к железному кольцу на причале.
Разумеется, я знала, что все это существует, и в озере с этой лодкой под землей не было ничего сверхъестественного. Но вспомните о необычайных обстоятельствах, при которых я очутилась на том берегу. Думаю, души умерших и те, добравшись до Стикса, не испытывали большего беспокойства. Да и безмолвная фигура человека, который перенес меня в лодку, была не менее мрачной, чем Харон. Возможно, кончилось действие снадобья или же окружающая свежесть полностью привела меня в чувство, только я очнулась от оцепенения и зашевелилась, снова проявляя признаки тревоги. Мой зловещий спутник, должно быть, заметил это и торопливо отпустил Цезаря, тот растворился во тьме галереи, и я слышала, как четыре подковы звонко застучали по ступеням какой-то лестницы, затем человек устремился в лодку и, освободив ее от железных оков, схватил весла, он греб с проворством и силой. Глаза его неотрывно глядели на меня из-под маски, я чувствовала на себе их тяжелый, неподвижный взгляд.
Мы бесшумно скользили по воде в голубоватом свете, о котором я уже говорила, потом снова очутились в полной темноте и причалили. Лодка ударилась обо что-то твердое. И меня снова понесли на руках. Я вновь обрела силы кричать. И громко закричала. Потом вдруг смолкла, оглушенная светом. Да, меня опустили посреди ослепительно-яркого света. Я резко вскочила. Силы вернулись ко мне.
В центре гостиной, которая, казалось, была украшена и меблирована только цветами, великолепными и в то же время нелепыми цветами, нелепыми из-за шелковых лент, прикреплявших их к корзинам, такие продают в лавках на бульварах – слишком уж цивилизованные цветы, похожие на те, что я обычно нахожу у себя в гримерной после премьеры, так вот в центре этого чересчур парижского благоухания я увидела черную фигуру человека в маске. Скрестив руки, он заговорил: «Успокойтесь, Кристина, вам ничто не угрожает».
Охватившая меня ярость не уступала моему изумлению. Я бросилась к маске и хотела сорвать ее, чтобы увидеть лицо Голоса. Но человек произнес: «Вам ничто не угрожает до тех пор, пока вы не тронете маску!» И осторожно сжав мне запястья, человек заставил меня сесть. Затем, не вымолив больше ни слова, опустился передо мной на колени.