Призрак Оперы

Такое смирение придало мне немного храбрости; свет, четко обрисовав все вокруг, вернул меня к действительности. При всей своей необычности история эта обретала теперь конкретные черты, окружавшие меня предметы можно было не только видеть, но и потрогать. Обивка на стенах, мебель, светильники, вазы – все, вплоть до цветов, о которых по их корзинкам я почти с полной уверенностью могла определить, откуда они взялись и сколько стоят, неизбежно ограничивали мое воображение рамками гостиной, такой же банальной, как многие другие, хотя у тех, по крайней мере, было одно оправдание: они не располагались в подвалах Оперы. Я, несомненно, имела дело с неким страшным оригиналом, который загадочным образом поселился, подобно всем остальным, в подземелье, по необходимости и при молчаливом содействии администрации нашел окончательное убежище под кровлей этой современной Вавилонской башни, где плелись интриги, где пели на всех языках и любили на разных наречиях.

И значит, не кто иной, как Голос, да-да, Голос, который я узнала под маской, – его-то она не могла скрыть от меня, стоял передо мной на коленях, то есть другими словами – обыкновенный мужчина.

Я уже даже не думала об ужасной ситуации, в которую попала, и не спрашивала, что станется со мной и благодаря какому темному и, несомненно, тираническому замыслу очутилась я в этой гостиной, где меня заперли, словно пленницу в темнице или рабыню в гареме. «Боже! – говорила я себе. – Так вот, значит, что такое Голос: это всего-навсего мужчина!» И я заплакала.

Человек, все еще стоявший на коленях, наверняка понял смысл моих слез, ибо произнес: «Это правда, Кристина!.. Я не ангел, не гений, не призрак… Я – Эрик!»

И опять рассказ Кристины был прерван в этом месте. Молодым людям почудилось, будто эхо отозвалось где-то позади них: Эрик!.. Что за эхо?.. Обернувшись, они обнаружили, что уже стемнело. Рауль сделал движение, собираясь подняться, но Кристина удержала его подле себя:

– Останьтесь! Вам следует обо всем узнать здесь!

– Почему здесь, Кристина? Я боюсь за вас, ночь прохладная.

– Бояться надо только люков, мой друг, а здесь мы, можно сказать, на другом краю света от люков. Видеться с вами за пределами театра я не имею права. Сейчас не время раздражать его. Не стоит пробуждать у него подозрений…

– Кристина! Кристина! Что-то подсказывает мне: не следует ждать до завтрашнего вечера, бежать надо немедленно!

– Я уже говорила вам: если он не услышит завтра, как я пою, ему это причинит бесконечную боль.

– Трудно не причинять боли Эрику и в то же время бежать от него навсегда…

– В этом вы правы, Рауль, из-за моего бегства он наверняка умрет… – И девушка добавила глухим голосом: – Но мы в равном положении… Мы тоже рискуем: он может убить нас.

– Значит, он так сильно вас любит?

– Он готов пойти на преступление!

– Однако его жилище можно отыскать. Можно сходить за ним туда. И раз Эрик не призрак, можно поговорить с ним и даже заставить его отвечать!

Кристина покачала головой.

– Нет-нет! Против Эрика ничего нельзя!.. От него можно только бежать!

– Тогда почему же, имея возможность бежать, вы вернулись к нему?

– Так надо было… И вы это поймете, когда узнаете, каким образом я выбралась оттуда…

– Ах, как я его ненавижу! – воскликнул Рауль. – А вы, Кристина, скажите… Мне необходимо услышать это от вас, чтобы более спокойно слушать продолжение этой необычайной любовной истории. Вы ненавидите его?

– Нет! – просто ответила Кристина.

– К чему же тогда столько слов!.. Вы наверняка любите его! Ваши страхи, ваш ужас – это тоже проявление любви, и притом упоительной. Такой, в какой себе не признаются, – с горечью пояснил Рауль. – Такой, от которой при одной мысли дрожь пробирает… Подумать только, человек живет во дворце под землей! – Он усмехнулся.

– Стало быть, вы хотите, чтобы я туда возвратилась! – резко оборвала его девушка. – Берегитесь, Рауль, я ведь вам сказала: оттуда мне уже не вернуться!

Тягостное молчание наступило между ними троими: теми двумя, что разговаривали, и тенью, которая слушала их разговор.

– Прежде чем ответить, – с трудом заговорил наконец Рауль, – я желал бы знать, какое чувство он вам внушает, если не ненависть.