Призрак под сакурой (СИ)

Природу тотальной неприязни к себе он понимал прекрасно. Каждый японец, глядя на него, непременно задавался вопросом: "ну почему этот гайдзин? Да он же занимает столько места и требует столько еды, сколько хватило бы на обоих моих дочерей, сыновей или родителей"...

В конце концов Кирилл, скитаясь между станциями и зарабатывая на жидкую похлебку разной работой, прибился к группе бродячих рабочих. Они относились к нему немногим лучше остальных, но им "хромой гайдзин" был нужен из-за размеров и силы. Когда требовалось помахать строительной кувалдой или таскать тяжести - с этим никто не справлялся лучше Кирилла.

Из задумчивости его вырвал радостный крик:

- Коничива, Кира-сама!

Он повернул голову, увидел на втором ярусе девчушку в рабочем комбезе и тепло улыбнулся ей:

- Коничива, Уруми-тян.

На местных женщин Кирилл вообще-то смотрел с таким же пренебрежением, с каким они когда-то произносили слово "гайдзин". Это сейчас он может насчитать на Синдзюку минимум десяток привлекательных девиц или дам, которые лягут под него с минимальными усилиями с его стороны или даже просто по знаку, что он не прочь на них оказаться. Но где они все были раньше, когда Кирилл еще не успел превратиться из хромого гайдзина в Рамэ-сама, известного бойца с позывным "Кувалда"?

Собственно, к мужчинам у него отношение такое же. Обращаясь к японцам, за исключением заслуживших его уважение, он держит дистанцию и никогда не употребляет вежливые приставки "-сан" и "-сама". И все хавают его невежливую фамильярность молча.

Коллега однажды заметил, что на Кирилла могут обидеться за столь оскорбительное поведение, на что Кирилл ответил:

- Я не пытаюсь быть невежливым. Просто не лицемерю.

Кто сеет ветер, гласит восточная пословица, тот пожнет бурю. Японцы всегда недолюбливали Кирилла, он платит им тем же.

Но к Уруми так относиться нельзя: слишком искренний и неподдельный восторг в ее глазах, когда она на него смотрит. Малышка - одна из немногих, кто старается звать его по имени, правильно оное выговаривая, и все никак не перестанет обращаться к Кириллу на "вы" и с приставкой "-сама", хотя спит с ним уже больше года. Для Уруми он - "идайна сенши", великий воин, который в одиночку ходит по самым гиблым местам и душит акусицунэ голыми руками.

Хотя на самом деле все было не совсем так.

Человек - живучая тварь, которая за жизнь цепляется до конца, и даже в ситуации полной задницы начинает надеяться на лучшее, как только отступает задница полнейшая. Когда закончились смутные годы, выжившие пришли к выводу, что не все еще потеряно. Что им, может быть, удастся выжить. И что сейчас было бы очень уместно поднять всеобщее состояние духа.

Разумеется, это была очередная традиционно-пропагандистская ерунда: увековечить память полицейских и военных, погибших в борьбе за сохранение хоть какого-то порядка во время массового исхода в подземку, в храме Ясукуни.

Кирилл против этого ничего против не имел. Хотя в храме Ясукуни поклонялись душам японских воинов, павших в какой-либо войне за свою родину, идея внести в мемориал имена тысяч токийских полицейских, которые продолжали исполнять свой долг, уже будучи покрытыми радиоактивными осадками с ног до головы, казалась вполне уместной даже отпетому не-японцу. К тому же, работы в храме сулили Кириллу лично неплохой заработок с прибавкой за опасность и вредность.

Однако желающих подниматься на поверхность и работать в неудобной защитной экипировке было мало, потому первыми пошли наиболее нуждающиеся, в том числе и бригада, к которой прибился Кирилл.

Свой меч он не взял, здраво рассудив, что наверху им охрану дадут. Кирилл вообще старался катану не светить, чтобы не провоцировать размышления вроде "откуда у гайдзина катана?".

Однако на деле все оказалось не так хорошо. Рабочих снабдили инструментами и экипировкой, но охрану дали в лице аж одного бойца с автоматической винтовкой. Ну а действительно, от кого защищаться, если начинание благое и поддержанное всей подземкой почти без исключений? От собак разве что.

Акусицунэ к тому времени уже появились, но серьезной угрозой вооруженному человеку их никто не считал. Твари настолько агрессивны, что собираться большими стаями не позволяет натура: перегрызут друг дружку.

Но именно в тот день каким-то образом сбрелись в кучу то ли наименее злобные из них, то ли появился в стае сильный вожак. Так или иначе, но когда к храму выскочило аж полтора десятка псов-переростков, часового это застало врасплох. Наметанное ухо насчитало четыре выстрела, сменившихся душераздирающим воплем: осечка, или не успел больше.

И тогда все побежали. Все, кроме Кирилла.

В армии его старлей любил говорить, что мгновенная оценка ситуации увеличивает шансы выжить вдвое, а если еще и страх побороть моментально - четырехкратное увеличение шансов на выживание. И добавлял: или хотя бы шансов сдохнуть не напрасно.

Это правило не раз помогало Кириллу оставаться в живых, но, видимо, не в этот день.