Призрак с Вороньего холма. Дружба бандита

Стол накрыли соседи. Разносолов не было. Студень, селедка, отварной картофель. Все как проложено. Из напитков только водка. Долго не рассиживались, в будний день многие отпросились с работы. Первым откланялся Постников. За ним потянулись остальные. Дениска, перед тем как распрощаться, вывел Олега на кухню.

— Кащей завалил моего брата. Пользуй меня, в деле. Я давно смекнул пришить гада, но у него слишком много стволов. Одному не подступиться, хотя я знаю его слабинки.

— Спасибо, Денис. Но это мое личное дело. — Ответил Олег.

— Не гоношись, пригожусь.

— Чем же?

— У брата затырен схрон — пять Калашей и два Макарова. Все с начинкой.

— Где тебя найти?

— На лесопилке Павла.

— Мне оружие может понадобиться сегодня.

— Адресок Павел шепнет. И еще, без меня заваруху не начинай. Я нарисую норы его банды. С такой картинкой не фраернешься.

Олег проводил Дениса до двери и вернулся к столу. Народ уже разошелся. Последней поднялась Руфина Абрамовна. Олег пошел ее проводить. На улице она взяла его под руку:

— Держись, мой мальчик. Я понимаю, как тебе трудно.

— Мама Руфа, ты подготовила бумаги на ребят?

Она остановилась и посмотрела на него поверх очков:

— Ты все еще таки хочешь их взять?

— Конечно.

— Ты теперь один.

— Когда решал стать их отцом, я еще не знал Тоню. — Ответил Олег.

Она снова взяла его под руку:

— Дом у тебя получается большой. Я недавно ходила смотреть.

— Какой дом?

— Твой дом, на Вороньем холме. Ты что, таки не знаешь, что строишь дом?

— Понятия не имею.

— Странно. Там целая бригада турецких рабочих вкалывает. Стены уже возвели.

Олег вспомнил, в письме Постников упоминал о сюрпризе.

— Это Тихона самодеятельность.

— Тебе виднее.

— Мама Руфа, пойдем посмотрим?

Они повернули к реке. Стройку на Вороньем холме Олег заметил издали. Он понял, что строительство идет по тому плану, что они в ночь перед его отъездом рисовали с Тоней. Выдержка Олега оставила. Губы его задрожали:

— Мама Руфа, зачем все так несправедливо?! Это ее дом, а она в земле. Почему судьба меня добивает?

— Олежек, ты таки сильный мальчик. А судьба сильных испытывает. Крепись, ты еще молодой, у тебя таки вся жизнь еще впереди.

— Мама Руфа, мне кажется, я тяну уже тысячу лет. Сколько же смертей я пережил. Только за последние полгода потерял двух близких, однополчанина и жену. Нет, я не молод. Я старик.

— Старики не усыновляют сирот, мой мальчик. И хватит раскисать. Если бы я тебе рассказала о своей судьбе, ты бы застыдился. При тебе немцы не расстреливали еврейских детишек. Если бы я была таки мужчиной, я бы задрала платье и показала тебе след от пули. Война меня застала в Одессе. Первый раз поехала отдыхать и оказалась под немцем. Меня тоже расстреливали и бросили в яму. Ночью нас откопали одесситы. Я стонала. Они поняли, что я жива.

— Выходит, мама Руфа, мы с тобой оба воскресли из мертвых.

— Не перебивай старших, это еще не все. Расстреливали меня уже барышней. А пока росла, таки тоже есть что вспомнить… На твоих глазах чекисты не уводили маму и папу. Ты хоть и сирота, но никогда не видел лагеря на Соловках. У него было такое симпатичное название «СЛОН», потом переделали в «СТОН».

— Народ переиначил?

— Вовсе нет, чекисты. СЛОН — Соловецкий лагерь особого назначения, а СТОН то же самое, только не лагерь, а тюрьма. Говорят, там забили около миллиона душ. Я ездила на Соловки двенадцатилетней девочкой. В синагоге собирали деньги и накупали продуктов. Я возила родителям посылки, чтобы они не умерли с голоду. Меня пускали в зону. Помню, зимой иду по лагерю, а у монастырских стен стоят скульптуры. Я приглядываюсь и вижу — передо мной мертвецы. Люди, облитые на морозе водой и превращенные в ледяные статуи. И я таки ищу среди них маму и папу.

— Как это может быть?

— Олежек, несколько лет Соловками заведовал настоящий садист. Его потом убрали, но натворить зла он успел много. Да и его преемники были не сильно лучше. Так что, мой мальчик, когда я узнала, что родителей расстреляли, веришь, вздохнула с облегчением. Они хоть не мучились в руках извергов. Пуля таки летит быстро…

— А за что, мама Руфа, арестовали твоих родителей?

— У нас была приличная квартира, соседи написали донос. Маму с папой теперь таки реабилитировали. Мне на Лубянке давали читать бумагу. Их оправдали посмертно за отсутствием состава преступления.

— Это все Сталин. Что это за фигура, на ваш взгляд?

Старая воспитательница снова остановилась и снова посмотрела на своего бывшего воспитанника поверх очков:

— Такой же бандит, как твой Кащеев. Но я тебе скажу, таки масштабы другие.

— Как же вы, ваше поколение допустило бандита к власти?

— Когда Сталин пришел к власти, я таки еще не родилась. Я понимаю, ты считаешь меня глубокой старухой, но мне еще нет и восьмидесяти. — Кокетливо обмолвилась пожилая дама.

— Прости, мама Руфа, я не посчитал. Но ты все равно жила с людьми, которые кричали Сталину ура? Объясни мне, в чем дело?

— Мой Олежка, я старая еврейская женщина. Из моих уст такие слова для русских звучат обидно.

— Я не обижусь.

— Ты плохо слушал мои уроки. А я пыталась вам кое-что объяснить.

— Я был маленький.