Призрак Томаса Кемпе. Чтоб не распалось время

— Ой! — сказал Саймон. Он поднял из канавы палку и стал трещать ею по оградам, мимо которых они шли. Все дома были старые, прочные, основательные, они стояли в Лэдшеме уже очень давно, может быть еще с тех пор, когда сам Томас Кемпе шагал по этой улице и в уме у него было полно хитрых замыслов против соседей и рецептов от подагры, судорог и черной оспы. Мимо этих стен год за годом проходили люди, разные люди, в разное время и с самыми разными мыслями в голове. Сейчас в одном из окошек висело объявление, что здесь продается мороженое, а на одной из дверей кто-то написал мелом: «Кубок выиграет „Арсенал“». Каминные трубы ощетинились телевизионными антеннами.

— Никто, кроме меня, не верит, — сказал Джеймс. — И я бы рад не верить, да приходится.

— А может быть, — сказал задумчиво Саймон, — это только для тебя?

— То есть как?

— Может, он твой личный призрак. Существует, но только для тебя.

Джеймс задумался. Что ж, возможно.

— Но даже если так, его штуки видны и другим тоже. Иначе от него не было бы всех этих бед.

— Что если тебе опять с ним поговорить?

— И опять получить энциклопедией по голове? — сказал Джеймс. — Нет уж, спасибо!

Минуты две они шли молча. На церковной башне стоял рабочий. Он чистил каменную резьбу и громко переговаривался с товарищем, стоявшим внизу. Речь у них шла о субботнем футбольном матче.

— Вся беда в том, — сказал Джеймс, — что он не из нашего времени. Он до сих пор в своем времени. И думает так, как тогда думали люди. С ним не объяснишься, как мы объясняемся друг с другом.

— Ему, наверное, неприятно, — сказал Саймон. — Все равно как проснуться и увидеть, что все кроме тебя сошли с ума. Или как увидеть страшный сон.

— А я думаю, что ему наплевать, — сказал мрачно Джеймс. — Ему это даже нравится. И ведь ничего нельзя с ним сделать, верно? Его вроде как и нет. Вот он и проделывает все, что ему вздумается.

Им представились все более пугающие возможности. Колдун будет безнаказанно буйствовать, а Джеймсу достанутся все последствия и расплата за то, чего он не сможет объяснить, потому что никто не станет и слушать…

— А все-таки что-то сделать НАДО, — сказал Джеймс.

Но тут внимание Саймона отвлекло незаконное вторжение группы мальчишек с другого конца Лэдшема, которые обстреливали камнями каштан на чужой улице. Он ринулся туда. Джеймс тяжело вздохнул. Ясно, что Саймон не так уж захвачен проблемой Томаса Кемпе. Конечно, интересуется, готов кое в чем помочь, но не погружен в нее, как Джеймс, целыми днями, хочешь, не хочешь.

Осознав это, Джеймс ощутил свое одиночество, но, вместе с тем, некую избранность: подобно героям древности, он стоял перед задачами неодолимой трудности. Так он дошел до дома миссис Верити. Она сидела в дверях на стуле, грелась на послеполуденном солнышке и наблюдала за всем, что происходило на улице Ист-Энд.

— Угостить тебя мятной карамелькой, милый?

— Да, пожалуйста, — сказал Джеймс.

— Где же они у меня? Были в кармане фартука. А, вот они. Твоя мамочка только что прошла с покупками, сейчас уже, наверное, дома. Я заметила у нее в корзинке пакет из кондитерской, значит, будет вам к чаю что-то вкусненькое. А вон проехала медицинская сестра. Куда это она? — Миссис Верити слегка передвинула свой стул, чтобы лучше видеть улицу. — А у дома Брэдли все еще стоит машина из мастерской телевизоров. Чинят уж почти час.

Джеймс разглядывал соломенную крышу на доме миссис Верити, посередине выложенную узором, и думал, как должно быть скучно жить, если интересуешься только тем, что делают другие. На краю крыши сидели скворцы и насвистывали; казалось, они заняты тем же, что и миссис Верити.

А миссис Верити заговорила о школе. Она спросила Джеймса, нравится ли ему там; он сказал, что нравится, и немного рассказал о том, какие они готовят сообщения.

— Подумать только! — сказала миссис Верити. — В мое время учились совсем не так.

И тут, к удивлению Джеймса, начала длинный рассказ о Воскресной школе, которую посещала в детстве; рассказ сперва не обещал ничего интересного, но неожиданно стал очень занимательным. Оказывается, Воскресная школа была еженедельной пыткой. Все тогдашние дети Лэдшема должны были два часа подряд высидеть в холодной и пыльной церкви, слушая чтение Священного Писания, не разговаривая и не двигаясь, под страхом немедленного и ужасного наказания. Но в один незабываемый день дети с восторгом увидели, что суровая сестра викария, которая подвергала их этой пытке, сама засыпает…

— Мы переглядывались и едва смели дышать, пока она совсем не уснула, прямо на стуле, с Библией в руках. Тогда мой брат Роберт — ужасный был шалун, и вечно ему попадало за проделки, потом он, правда, преуспел, заведовал в Рэгби кооперативом и так до самой пенсии, — и вот Роберт подал нам знак, и мы все встали и вышли тихо, как мыши, и заперли за собой дверь на ключ. А потом мы выбежали на солнышко с криком и визгом, точно орда маленьких дикарей, и затеяли шумную игру на кладбище, вокруг могил. До сих пор помню. Хоть и странно такое вспоминать, не верится, что это была я. Говорится, правда, что в ребенке взрослый уж заложен.