Призрак улыбки

— Все в полном порядке, — сказал он добродушно и, коснувшись огромным пальцем банданы в горошек, добавил: — Классная повязка, парень, — и, повернувшись, отошел.

Мне нужно было подарить ее ему, подумал Токи. Бандана здорово смотрелась бы на бритом черепе. Сдернув платок с головы, он минуту его разглядывал, но потом испугался, что если разрушит костюм, обеспечивший ему вход, то вынужден будет уйти, и заново повязал тэнугуи

— закрыв лоб, как это делают повара во время приготовления суши.

Чувствуя себя бестелесным и прозрачным, словно медуза, плавающая в чужом мире славы и моды, Токи очень обрадовался, когда напирающая толпа оттеснила его куда-то в угол. Оказавшись рядом с высоким черным лаковым столиком, окруженным красными лаковыми же табуретками типа тех, что ставят у стойки бара, Токи сел на одну из них и огляделся. Он никогда не бывал в Саду Тигрового Бальзама, никогда не читал "Ада" Данте и, хоть иконография буддизма и давала живое трехмерное представление о топографии Преисподней, не был знаком и с ней. Поэтому убранство "Ада" (ночного клуба), поражавшее и много повидавших светских невеж, и приобщенных к тайнам знатоков сравнительной демонологии, явилось для Токи самым невероятным из зрелищ, когда-либо разворачивавшихся перед его глазами.

Вернее всего сказать, что Токи сумел увидел интерьер "Ада" только одним глазком. Громадный зал был так переполнен блестящими знаменитостями и рвущейся все успеть публикой, что не было никакой возможности получить полное представление о барельефах, занимавших всю площадь стен — от черного мраморного пола до черной эмалью покрытого потолка — и отделяемых друг от друга тускло-красными выгородками, в которых размещались, чередуясь, столы и античные погребальные урны. Прямо напротив Токи была стена, все время разрезаемая коллажем из фигур танцоров в причудливых костюмах из яркого джерси, искусственной кожи и белой синтетической замши {ведь это был вечер, всерьез посвященный семидесятым годам!), на ней, сплошь выдержанной в блекло-красном цвете, изображена была толпа грешников, разгребающих что-то напоминающее фекалии, и огненно-красный дьявол с раздвоенным хвостом, который с размаху хлестал кнутом по груде дымящихся нечистот.

У Токи было прекрасное зрение, но рассмотреть на далекой стене детали он все же не мог и, озаренный догадкой, обернулся на ровную гладкую стену у себя за спиной. Все так: эта стена над столом тоже была расписана сценами ада: жуткими, но не лишенными своеобразного юмора. На ней был изображен целый рой гомункулов, сгрудившихся вокруг конуса, состоящего из кусков плотной массы, судя по виду — мясных потрохов. Кто-то из маленьких озорников как раз набивал себе рот, у других были оттопырены щеки. Глядя на них, Токи вспомнил своего страдающего несварением друга-якудза,

жадно набрасывающегося на якитори, и вдруг с новой силой взгрустнул о пропавшей собаке Инари.

Подробно разглядывая экстравагантную фреску, он вдруг понял, что гора "потрохов" пополняется четверкой сидящих на корточках дьяволов с задницами, освещенными лаково-красными отблесками огня. "Да ведь это дерьмо! Они жрут дерьмо!" — громко воскликнул Токи, но музыка была громче, и никто его не услышал. В следующий момент он разглядел еще более шокирующую деталь. Черты лица копрофагов были не анонимным изображением неких условных грешников, а точной портретной копией ряда известных людей. Токи узнал рок-звезду, члена парламента, главу торговой компании, известного сторонника использования атомной энергии и тут же понял, что связывало эту четверку. На протяжении последнего месяца все они были застуканы за занятиями, мягко говоря не одобряемыми обществом (взяточничество, адюльтер, злоупотребление наркотиками, незаконное хранение оружия). Всмотревшись, Токи понял, что головы просто вклеены в отведенные им места, хотя тела гурманов прочно вписаны в общую композицию. Они здесь как новое блюдо на каждый день, понял он.

— Потанцуем? — спросил чей-то голос, и Токи робко поднял голову. Было неловко: ведь он, водя носом в двух дюймах от стенки, рассматривал, как знаменитости подкрепляются экскрементами, но, взглянув на лицо той, что произнесла эти слова, мгновенно забыл о своих ощущениях, да и вообще, кажется, потерял способность думать: мозг начисто отказывался осмыслить тот факт, что красавица из красавиц выбрала его себе в пару.

— О'кей, — сказал он сухими безжизненными губами и, уже пробираясь за ней сквозь смеющуюся толпу, вдруг с жутким смущением вспомнил, что он не умеет ведь танцевать.