Но оказалось, что это волнение было напрасным. Чувство танца передается с генами, это инстинкт молекул, такой же первичный, как гавот сперматозоидов и яйцеклетки. С огромной радостью Токи понял, что, пусть даже он танцевать не умеет, его тело знает, как это делать. Ноги непроизвольно переступали, выделывая нечто среднее между прогулочными шагами и славящим рассвет танцем племени навахо, руки двигались так, словно в них вдруг вселилась душа змеи, колени и локти сгибались и распрямлялись, выписывая геометрические рисунки, голова дергалась из стороны в сторону, как у египетского бога-шакала, торс изгибался, словно червь, пытающийся высвободиться из собственной шкуры. Всю жизнь ощущая себя стопроцентным японцем, Токи, вдруг обнаружив спрятанного у себя в теле танцора, впервые в жизни почувствовал, что это значит — быть гражданином мира в радостно объединяющем, космическом, всеобъемлющем смысле слова.
Привыкнув к невероятному ощущению, что танец так же прост, как вылавливание сачком из аквариума золотых рыбок, Токи начал разглядывать свою фантастическую партнершу. Она танцевала совсем рядом с ним, ноги двигались чуть заметно, движения рук струились, как дым или водоросли. Глаза были закрыты, но Токи успел разглядеть, что они — зеленые. Причем не изумрудные и не ореховые, а глубокие и яркие, как цвет чайных листьев, что растут в Сидзуока. Губы были слегка приоткрыты, но Токи помнил чудесную умную улыбку и слегка заостренные клыки: форму зубов, ценимую в Японии, где прикус на манер вампирского считается привлекательным, а ортодонтия все еще остается редкой специальностью. Ее черты были приятно симметричными: тонкий, чуть вздернутый нос, изогнутая линия губ, остренький подбородок — все это делало ее не совсем похожей на японку, но еще больше отличали ее от когда-либо виденных Токи женщин блестящие каштановые с рыжинкой волосы. Он понимал, что дух захватывающий пламенно-золотистый тон, скорее всего, результат какой-нибудь дорогостоящей окраски хной, но выглядело это абсолютно естественно, ничего общего с металлическим медным оттенком волос его сестры Бивако в ту пору, когда она увлекалась стилем "тициановская красавица".
Они танцевали под "Как глубока твоя любовь", и, когда песня отзвучала, партнерша Токи медленно подняла веки и маленькими белыми руками провела сверху вниз по мерцающей ткани своего медно-красного платья (обрисовавшийся контур упругой и пышной груди заставил Токи судорожно глотнуть).
— Хочешь пить? — спросила она, и Токи кивнул.
Опять зазвучала музыка (теперь это было "Адское диско"), и ему больше всего хотелось остаться на танцевальной площадке и следить за мечтательными, на колыхание водоросли похожими движениями своей прекрасной партнерши, но, услышав ее вопрос, он вдруг осознал, что действительно мучается от жажды. Кроме того, хотелось узнать,
Приведя его за собой в укромный уголок зала, красавица выложила на стол пачку банкнот по десять тысяч каждая:
— Заказывай все что хочешь. Я угощаю.
— Нет-нет, — попробовал возразить Токи, но, сжав ему пальцы, она заставила его (для девушки она была очень сильной) опустить тощий бумажник обратно в карман.
— А мы не могли бы просидеть в этой позе целый вечер? — спросил он, изумляясь собственной смелости. В ответ она рассмеялась, сверкнув на миг мелькнувшими на розовых губах восхитительно острыми клыками, и мягко убрала руку.
Они пили персиковый беллини, клубничный дайкири и кир с черносмородиновым сиропом, ели пиццу, горячие креветки в чесночном соусе, и к моменту, когда тарелки опустели, Токи успел рассказать Цукико (таково было, как выяснилось, ее имя) историю всей своей жизни, вплоть до той самой секунды, когда она спросила: "Потанцуем?"
Сама Цукико не была так откровенна. Рассказала, что выросла в горной деревне префектуры Аити, где отец ее разводил соловьев — ради их помета. Токи сначала решил, что это шутка, насмешливое напоминание о том, как он внимательно разглядывал изображенные на стене экскременты, но Цукико объяснила, что соловьиный помет традиционно используется для изготовления очищающего лицо крема
Еще Цукико рассказала, что приехала в Токио, чтобы учиться в театральной школе, а живет здесь неподалеку, в доме богатой тетушки, отправившейся в Париж на курсы кулинарного искусства. Рассказ свой она украсила массой разных деталей, например, сообщила, что у отца две тысячи соловьев, и, когда они разом взлетают, кажется, будто небесный садовник разметал по небу горсть семечек и закрыл ими солнце, но в глазах Токи все это почему-то не выглядело правдоподобным.