Призрак в кожаных ботинках

– Не думаю, что они такие отважные. Но на этот случай ты должен успеть спуститься вниз и удрать. Чердак ты изучил хорошо, найдешь лазейку, как прошмыгнуть мимо них.

– А ты?

– А я буду их пугать внизу.

– Это я понял. Но вдруг кто-то из них захочет тебя поймать?

Вместо ответа Коля напялил на себя костюм призрака и взмахнул руками.

– Ты бы отважился?

– Н-н-нет, – неожиданно начал заикаться Саша. – Н-н-но вдруг кто-нибудь из них окажется отчаянно смелым?

– На этот случай у меня есть план отхода, – сказал Коля и мрачно прибавил: – Не бойся, живым я им в руки не дамся.

– Коля!

Катя испуганно смотрела на своего мужа.

– Да это я шучу, вас подбадриваю, чудаки.

И обняв жену, Коля поманил к себе Сашу и проникновенно сказал ему на прощание:

– Сам понимаешь, тут на карту поставлено все наше с Катей будущее, так что промаха быть не должно. Понимаешь?

– Понимаю.

– Тогда по местам!

И все трое отправились по своим местам. Катя побежала жаловаться телевизионщикам на непонятный и пугающий шум в доме, а Саша поднялся на чердак. Ну а где укрылся главный герой – Коля, этого не знал никто, кроме него самого.

Сидеть на чердаке и светить там фонариком – это лучше всего укладывалось в планы самого Саши. Его так и тянуло к тому ящику, в котором он нашел фотографии и газеты. Там на дне имелись еще какие-то бумаги, скрепленные печатями. Не иначе как старые документы. Они так и манили Сашу к себе. Сказать честно, именно эти документы, как только Саша их увидел, заставили сердце юноши дрогнуть.

Саша не сомневался, что эти пожелтевшие местами отпечатанные на машинке, местами заполненные чернилами бумаги и есть самый лакомый кусочек из всех имеющихся в ящике шкафа. Руки у молодого человека так и тянулись к этим бумагам, но Саша тогда превозмог себя, оставил вкусненькое на потом. И не один раз после пожалел об этом. Воздержание – вещь суровая, даже если человек наложил его на себя добровольно.

Теперь же руки у Саши так и тряслись от волнения. Наконец-то он добрался до сокровенного! Схватив документы, он принялся жадно в них вглядываться.

Внезапно его занятие оказалось прерванным каким-то непонятным шорохом. Саша поднял голову и прислушался. Что такое? Снова это неясное шуршание, которое он уже слышал. И откуда оно раздается? Непонятно. Саша слушал несколько минут, но звуки больше не повторились. И парень, забыв о них, вновь углубился в изучение бумаг.

Это были какие-то документы с правом на торговые площади. На дом. На землю. Все они были выписаны на имя некоего Афанасия Усова.

– Усов, Усов… Где я слышал эту фамилию? Афанасий Усов! Ну да! Хозяин зеркала. Все-таки похоже, что этот Афанасий и есть папенька нашего Саввы. Тот ведь тоже был Усов. И по отчеству как раз Афанасьевич. Точно, это он! И дом тоже его – Афанасия Усова.

И Саша принялся с помощью фонарика разглядывать документы. Он сумел насчитать не меньше трех торговых лавок, принадлежащих Афанасию Усову. Одна из лавок находилась в городе, две других в соседних с Васильками деревнях, тогда обжитых и многолюдных. В лавках торговали тканями, пуговицами и нитками, а также там продавали сахар, чай и конфеты. Торговля шла успешно. Схема обогащения оборотистого купца была предельно проста.

В деревенских лавках Афанасий принимал у крестьянского населения плату за требующиеся им товары не деньгами, а натурой – зерном, льном, шерстью. Если мужику был нужен инструмент, он мог обменять его на петуха, поросенка или барашка. Если какой-нибудь бабе хотелось себе красивый гребешок в обновку, она могла не просить денег у мужа, не расстраивать его, а выделить для покупки что-то из имеющихся в каждом приличном хозяйстве запасов, что еще не было обращено в деньги, а потому и особой ценности не имело.

Разумеется, в городской лавке купца Афанасия шел обратный бартер. Перемолотое в муку зерно, сбитое в масло молоко или превратившийся в ветчину поросенок менялись на какой-нибудь милый сердцу деревенской красотки пустячок – цветной платочек, шелковую ленточку, симпатичную чашечку. Многие городские дамы, желающие сэкономить и в то же время чтобы иметь возможность вкусно и полноценно накормить своих детей и домочадцев, с радостью отдавали ставшие ненужными им предметы роскоши в обмен на здоровую деревенскую еду.

Торговал Афанасий честно. Больше положенной испокон веков десятины себе не брал. А согласитесь, десять процентов прибыли – это очень скромная, по нынешним временам прямо-таки ничтожная прибыль.

Но все благополучие дядьки обрушилось после революции. Произошло это не в один миг, и даже какое-то время после окончания терзавшей страну Гражданской войны, уже в двадцатых годах в эпоху НЭПа – «новой экономической программы» – казалось, что былые светлые деньки вновь вернулись. Но продлилась эта пора благоденствия совсем недолго. А последствия наступившей эпохи поголовной коллективизации и национализации пугали всякого честного да и не очень честного частника.