Призраки долины папоротников

– Сэр, позвольте к вам обратиться, – сказал дворецкий.

Джексон кивнул, позволяя.

– Сэр, Мэри, горничная, убиралась по обыкновению в холле и обнаружила кое-что за диванной подушкой. Мы не придали бы этому большого значения, но тот человек, что приезжал этим днем в поисках книги...

– Какой еще человек?

– Джентльмен в летах, сэр. С ним беседовала хозяйка... Он сказал, что ищет томик стихов своей бабушки. Книжицу в красной обложке...

Присутствующие молча переглянулись: все еще толком не понимая, что происходит, они, однако, ощутили предчувствие чего-то особенного.

– Мозли, что нашла горничная? – Его хозяин поднялся.

– Книгу, сэр. В красной обложке, – отозвался слуга, протянув ему тот самый предмет.

Эден ахнул....

Андервуд в три быстрых шага пересек разделявшее их о слугой расстояние и вцепился пальцами в потрепанную обложку.

Мозли смутила подобная дерзость, но хозяин кивнул, и он выпустил книгу из рук.

– Благодарю, Мозли, вы даже не представляете, как помогли нам, – сказал Джексон, обращаясь к дворецкому. – Благодарю, Мэри. – Горничная смутилась. – И да, Мозли, попросите миссис Джексон и миссис Аддингтон в гостиную, как только они освободятся.

Дверь едва успела закрыться, а Кэтрин, не в силах сдерживаться дольше, воскликнула:

– Неужели это тот самый дневник?! Но как... как он мог оказаться здесь, в Уиллоу-холл? Не понимаю.

– И все-таки это он, – подтвердил Эден с полной уверенностью. – Я уже видел его и даже держал в руках.

– Как и я... – Андервуд так и стоял со стиснутыми на дневнике пальцами и, казалось, боялся пошевелиться.

– Вдруг это дело рук Стаффордов... – неловко предположил Эден.

– С чего вдруг? – Кэтрин округлила глаза. – Они скорее сожгли бы дневник, чем позволили ему попасть в наши руки.

– Кэтрин права, – поддержал ее Джексон, – Стаффорды явно здесь не при чем. – И в сторону Андервуда: – Андервуд, почему бы вам не убедиться, что этой действительно тот самый дневник: загляните в него.

Но тот не спешил этого делать, и Кэтрин подалась вперед.

– Быть может, я это сделаю, раз уж вы не решаетесь, – сказала она. Мужчина окатил ее гневным взглядом, как ушатом холодной воды, впрочем, для той, что часами плавала в океане, ушат холодной воды не казался чем-то смертельным. – Что ж, тогда не томите! – только и молвила девушка улыбнувшись.

И только тогда Андервуд, наконец, заглянул под обложку. Там, на форзаце, выведенное твердой рукой, значилось имя: «Огастес Стаффорд».

Вещица, за которой они так долго охотились, была в их руках... Сомнения не было.

– Ну, что там написано? – продолжала изнывать от нетерпения Кэтрин.

Как никак тайна, собравшая их всех вместе, готова была раскрыться в любую секунду, а Андервуд медлил. Еще недавно готовый скакать ради этого на край света, теперь, получив ключ к разгадке, он, казалось утратил запал.

Или страшился того, что может узнать...

Первые записи не имели отношения к делу: мистер Огастес Стаффорд многословно и гневно распалялся по отношению к некому мистеру Дерби, выступавшему за сохранение каперства, как такового. Он называл его наглым разбойником, беспринципным мерзавцем и другими нелестными эпитетами в том же духе. Здесь же, на третьей странице, он написал, что не желает иметь в друзьях подобного типа, что даже супруге своей он запретил любое общение с леди Дерби, поскольку оказанной чести они не достойны.

– Должно быть, именно из-за общения миссис Стаффорд с названной леди между супругами и случился разлад на приеме у Таггертов, – высказала предположение Кэтрин. – И меня удивляет, – присовокупила она, – что такой мерзкий тип, как Огастес Стаффорд, выступал за отмену каперства. Да еще и столь рьяно!

Гарри Джексон покачал головой и с толикой осуждения в голосе произнес:

– Вряд ли нам стоит навешивать ярлыки без какого-то либо на то основания.

– Защищаете Стаффорда?! – поразилась от души Кэтрин. – Он столько лет скрывал правду, позволяя клеветникам порочить имя мистера Андервуда, а вы его защищаете?!

– Я лишь говорю, что мы пока не знаем всего...

Кэтрин готова была возразить, но Эден вмешался:

– Пожалуйста, Кэтрин, спорить можно и после – давайте уже дочитаем дневник.

И они продолжили читать записи, дойдя, наконец, до интересной им даты...

– Вот, март шестнадцатого: день после именин леди Таггерт, – сказала Кэтрин и даже невольно замерла.

Почерк записи разительно отличался от прочих записей в дневнике: неровный, дерганый, почерк этот, казалось, принадлежал старому человеку с приобретенным тремором. Уже одно это наводило на определенные мысли, и Андервуд стал зачитывать вслух: