Шона Макрури по почте прислала Дебби и Робину открытку с эмблемой галереи, одну на двоих; она пишет, что ей
У Тома Спрота белокурые волосы, уложенные с бриллиантином; мешковатые брюки из шотландки. Обычно он вальяжен и невозмутим. Но, зайдя в галерею, где обычно бывает скучно — "воздушно и сливочно", — он восклицает: "Ух ты!" — и начинает носиться туда-сюда, с энтузиазмом впериваясь в видоискатель камеры. Пространство галереи превратилось в неведомый сказочный чертог: такой мягкий, что глаз в нем просто утопает, но зато ярко и причудливо украшенный. Стены занавешены чем-то вроде странных огромных гобеленов, частью вязаных, частью лоскутных, на них перемежаются потоки и островки цвета, а если подойти ближе и присмотреться, то можно разглядеть безумные по цвету вышитые личики с пристальными глазами: зеленые лица с синими глазами, черные с красными, розовые с серебристыми. С потолка свисают и колеблются клоки вязаной паутины, населенной пауками мглистых тонов и толпами синих, из пайеток составленных мух с крыльями из просвечивающей ткани. Все эти существа не просто красивы, декоративны, но изящно-зловещи, и есть что-то по-настоящему ужасное в прозрачных паутинчатых хоромах, где во множестве запутались синие тельца мух. Да и сами пауки под ударом: им угрожают когорты перьевых метелок для смахивания пыли, веер из павлиньих перьев, лохматый нейлоновый бирюзовый с пронзительным розовым шланг, лаймово-зеленая с оранжевым пластмассовая пальма на золотистом стебле, перевитом спиралью тонкой металлической ленты. Пещера, однако, непостижимым образом напоминает жилую комнату. Здесь стоят забавные комоды, материалом для них послужили ящики из-под апельсинов, оклеенные лоскутами обоев: от вульгарных серебристых с розочками до дорогих с птицами в стиле Уильяма Морриса; от обоев в сливовую полоску "Ридженси" до обоев с розовыми веточками фирмы "Лора Эшли". Внутри выдвинутых ящиков — открытые ларчики с отделениями, где хранятся диковинные россыпи всякой всячины: белые костяные пуговицы, стеклянные пробки, куриные косточки, запонки — все без пары, склянки из-под лекарств с лакированными ярлыками, до отказа наполненные переливчатыми бусинами и капсулами рыбьего жира, перламутровые пластиковые бусины и семена подсолнечника, кукольные чайные ложки и кучки разнообразных листьев чая, сухие розовые лепестки, сахарные мыши — иные наполовину съедены. И бечевки, бечевки — ярко-зеленая, вощеная красная, растрепанная коричневая — протянуты от отделения к отделению.
Повсюду, тут и там, какая-то мебель, какие-то странные предметы и существа. Большая кочка или, может, гигантский пуф, одетый несколькими слоями как бы юбок, алых, оранжевых, травянисто-зеленых и изумрудных: ослепительное, но эффектное сочетание цветов. Если раздвинуть слои ткани, то там обнаружатся двадцать или тридцать маленьких вязаных розовых грудей, расположенных вкруг, выше — еще один круг из крошечных атласных грудей шоколадного цвета: этакая Диана Эфесская, только без рук и лица, усевшаяся на корточки. А вот длинное существо вроде диванного валика — оно может быть тощей женщиной, или ящерицей, или неведомым исчадием моря. Существо в основном вязаное, из шерсти глубоких коричневых и зеленых тонов, у него фестончатые листья и побеги, "конечности" наподобие подводных трав, или, может быть, это щупальца: их больше четырех, если обойти вокруг и посчитать. С некоторого расстояния пол чертога выглядит приятно, кажется литоралью, усеянной морскими блюдечками и анемонами. При ближайшем же рассмотрении становится ясно, что одет он скорее подобием брони, на которой — вывязанные крючком — фиалковые и шафрановые шишечки, а из них торчат пучки алых нитей, из иных — стелющиеся лоскутки вышивального шелка цвета крови.