Мисс Крайтон-Уокер раздала всем девочкам по кружке бледного какао и по булочке с сахарной глазурью и велела усесться на ковре вокруг себя. Она тихо заговорила об их общей подруге Ходжи, о том, что они все должны запомнить ее такой, какая та была: полная жизни, готовая поделиться всем с друзьями, веселая. Она понимает: они все потрясены этой потерей, но если когда-нибудь потом им захочется делиться с ней своими тревогами или сожалениями, то она охотно их выслушает. Странное слово «сожаления», кажется, подумала Эмили. Хотя она, пожалуй, уже была согласна с заведомой уверенностью мисс Марты Крайтон-Уокер, что у девочек непременно обнаружатся сожаления. Тринадцатилетние девочки добротой не отличаются, а когда их много, они бывают и жестокими. Так что, какой бы веселостью и жизнерадостностью ни отличалась покойная Ходжи, без сожалений не обойдется.
Мисс Крайтон-Уокер решила рассказать девочкам сказку. Получилась такая мирная сцена: рассказчица в кругу юных лиц, обращенных на нее или опущенных к полу. Эмили Брей сидела и разглядывала мисс Крайтон-Уокер. Безупречно доброжелательная, безгрудая. Туго закрученные серебристые локоны, больше всего похожие на парик адвоката, обрамляют приятное лицо; кожа на лице мягкая, но нигде не обвисшая; выражение неизменно ласковое. Глаза большие и голубые-голубые, уголки губ не опущенные, а совершенно прямые и ровные. К ним сбегаются тонкие морщинки, но без бороздок или вмятин, а легко и почти незаметно, как наброшенная сеточка для волос. Одета в тот вечер мисс Крайтон-Уокер была в свое обычное платье из гладкой тонкой шерсти с длинными узкими рукавами, с кокеткой в мелкую складочку и круглым отложным белым воротничком, заколотым простой овальной серебряной брошкой. Лицом и фигурой она была неуловимо похожа на девушку — не кокетливую, не насупленную, не грациозную, а просто девушку — и одновременно на опрятную старушку.
Сказка была аллегорическая. Про личинку ручейника, которая обитала на дне пруда и старательно собирала материал для постройки своего нехитрого домика-трубочки: камешки, веточки, травинки — что попало, лишь бы прикрыть свое мягкое безобразное личиночье тельце. Движения ее были нескладные и мучительные, мир вокруг — темный и промозглый. И вот однажды она почувствовала непреодолимое желание вылезти из воды наружу. С болью и усилием длинная, мягкая, бесформенная личинка выкарабкалась из ненужного уже домика и, трепеща и колыхаясь, поползла вверх по высокому стеблю камыша. Когда она выползла на свет и воздух, ее кожица высохла и затвердела, а потом вдруг лопнула — это было очень больно! — и оттуда вылезло существо, рожденное для света и полета, с радужными крылышками и молниеносными движениями.
Мисс Крайтон-Уокер явно наслаждалась своей сказкой, построенной на контрастах. Эмили Брей никак не могла понять — она вообще была в этом смысле непонятливая, это было ее недостатком, — что думают и чувствуют другие девочки. Сама она потом всегда, если думала об умершей Ходжи, воображала ее бесформенной личинкой. Слушая сказку, Эмили представляла себе других девочек маленькими, хотя на самом деле это она была среди них самая маленькая, хилая и худая как спичка. Девочки сидели на полу в пижамах и халатиках, умытые на ночь и мешковатые. Потом, в дортуаре, они будут возбужденно переговариваться, делиться своими мнениями и чувствами, тыкать друг в друга пальцами, упрямо закидывать головы. А здесь они казались притихшими и кроткими. «Мы с вами провели вместе такой уютный вечер, — сказала мисс Крайтон-Уокер. — Это очень хорошо». Эмили Брей поняла, что в комнате среди девочек двое — посторонние. Одна — она сама, не разделяющая настроение остальных. Другая — мисс Крайтон-Уокер, которая так хочет, чтобы их всех объединило это событие.