Призраки проshлого (СИ)

Как она все это пережила? Совсем одна. И теперь кажется вполне закономерным, что Клем столько лет не замечала его, а ведь он смотрел, всегда смотрел, сжигаемый болью и отчаянием. Она не замечала, а он не мог касаться, питаться, чувствовать. Запертый в клетке, изголодавшийся зверь. Сейчас этот зверь хотел рвать и метать, вырваться огнем и самому покарать обидчиков его маленькой птички, его девочки, на которую он насмотреться не может, а они по лицу, по нежной коже кнутом…

- Здесь холодно, а ты стоишь на самом ветру.

Он резко обернулся и заскрипел зубами.

- Ужасающее платье, - проговорил сквозь зубы и снял камзол, укутал ее в него, и обнял, впервые за весь этот длинный вечер облегченно выдохнув. Когда они с Теей появились в первых ужасающих платьях, его разбирал гнев, за то, что кто-то посмеет над ними смеяться, ранит его любимую девочку, но когда они предстали во вторых, его сжигало куда более смертоносное чувство, которое он ощутил в полной мере, когда появился тот парнасец. Никогда еще он не испытывал большего бессилия, чувства обреченности, страха, и боли. Ведь если бы она поддалась, если бы тогда посмотрела на него с прежним безразличием, которое терзало его прежде… ему бы просто не за чем было жить. Сейчас он живет для нее, не ради трона, страны или семьи, но только ради нее одной. Хочет быть лучшим для нее, и если бы не проклятие, если бы не оно, он бы снял эти чертовы перчатки, провел рукой по обнаженной спине, так чтобы эта спина выгнулась дугой, прочертил бы дорожку из поцелуев по позвоночнику, до самого краешка платья, а потом бы освободил ее от него, и покрыл поцелуями каждый сантиметр кожи, наслаждался запахом, телом, дыханием любимой женщины, заставляя ее смотреть, как в его глазах горит пожар, заставляя ее гореть вместе с ним, до самого конца, до самого дна, и на самый верх, где живет счастье, где все это возможно.

- О чем ты думаешь? – спросила она. А он рассмеялся. Разве мог он рассказать своей нежной, невинной девочке о греховных мыслях, что его посещали. В последнее время все чаще, все болезненней. Он не говорил, но она снилась ему каждый день, и в этих снах он позволял себе то, что никогда не мог сделать наяву. Но сегодня он хотел этого, как никогда, хотел ее именно такую, мягкую, доверчивую, непокорную, родную. Уже давно, много лет родную, его душу.

- Почему ты не сказала?

- Не могла. Раньше не думала, что должна, а потом… это уже не было так важно.

- А почему же сейчас…

- Флеморы обидели мою подругу, и я не могла больше молчать.

- Это дед тебя тогда заставил?

- Ты ведь не станешь его наказывать? – забеспокоилась она. Но разве он мог? Нет, конечно нет. Ей будет грустно и больно, а он не выносил, когда ей было больно. Пусть лучше ему, тысячи раз, но не ей. Она должна быть всегда веселой и счастливой, даже если не с ним.

- Этот парнасец…

- Он сказал, что никогда не причинит нам вреда?

- Почему?

- Я не очень понимаю его слова, но он почему-то сказал, что во мне живет душа дракона. Странно, правда? Так же не бывает.

- А он тоже дракон?

- Я не знаю, кто он. Но он опасен, совсем, как ты.

- Я никогда не причиню тебе вреда.

- А я и не имела в виду себя. Другие. Флеморы.

- Надеюсь, ты не попросишь и их пощадить?

- Нет. Их не попрошу. Но я не уверена, что и в других домах не творится что-то подобное.

- Возможно, опыт Флемора поможет некоторым горячим головам одуматься.

- Надеюсь.

Она замолчала, но он знал, что ненадолго. Ее грызли сомнения, тот разговор с Элмиром, она не могла не спросить:

- Вы правда дружили?

- Тогда он был другим, я был другим. И у меня не было тебя.

- Он сказал, что есть кто-то еще. И у них на меня большие планы.

- Даже если они есть, мы их найдем, всех до единого. Никто больше не причинит тебе вреда.

- А Тара? Что теперь будет с ней?

- Она вернется к отцу…

- Отвергнутая и сломленная? – возмущенно воскликнула его слишком добрая девочка. – Инар, она не виновата. Нельзя наказывать ее за ошибки Сирель…

- Ошибки? – жестко сказал он. – Это были не ошибки, Клементина, это была измена.

- Она не понимала…

- Это не обсуждается. Любой, кто посягнет на мою семью, будет сурово наказан.

- Но Тара не виновата!

В этот миг, в гневе, она была так прекрасна, что он засмотрелся.

- Пожалуйста, не наказывай и ее тоже, - попросила она, и как он мог отказать? Его маленькая девочка вила из него веревки. Наверное, если бы она попросила пощадить и Сирель, он бы подчинился.

- Хорошо, Тара и ее отец свободны.

- И она сможет поехать с нами в Арвитан?

- Зачем?

- Чтобы здесь ее не заклевали все эти коршуны и ястребы, любители свежей крови.

- Хорошо, - сдался он, и в награду получил такую счастливую улыбку, что снова потерялся ненадолго, растворился в этой улыбке, в этих сияющих глазах, ровно до тех пор, пока она не напомнила:

- Кстати, парнасец говорил, что ты устроишь мне сюрприз.

- У парнасца слишком длинный язык, - поморщился Инар, но про сюрприз он и так помнил, без парнасца.

Только не сейчас, чуть позже, сейчас ему хотелось несколько другого:

- Подари мне танец.

- Что?

- Танец. Как с мальчишкой.

- Гатар?