Призвание миротворца

— Поди узнай их! — заговорил старейшина. — В рабство, наверное, для утех мерзких.

— Если бы для утех, то только самых красивых выбрали бы, а не по возрасту, — проговорил Сурок. — Для ритуала какого-то, стало быть… Да-а, тёмное дельце. Очень тёмное.

Тут он обернулся к Марку и тихо-тихо зашептал:

— Нескладуха какая-то. Чего-то недоговаривают селюхи лесные.

— С чего ты взял?

— Ты когда-нибудь слыхал, чтобы лесные чародеи приносили в жертву людей? Я отродясь не слыхивал. Они, конечно, ещё те уроды и магия у них изуверская, но стихия их — это лес, трава, ручьи, зверьё всякое. Ритуальная человеческая кровь вообще не из их магии. Кровавая жертва для лесного чародея — это всё равно, что для серого мага вера в абсолютное добро и зло. А для чего им ещё девчонки местные? Не для утех же плотских — чародеи гнушаются иноплеменных девок. И не для работорговли — уж чем-чем, а этим они никогда не промышляли.

Марк кивал, слушая его краем уха, и не слишком задумываясь, откуда у простого наёмника такая осведомлённость о лесных чародеях.

Думал он совсем о другом. Чувство, разгоревшееся в нём ещё тогда, когда этот лохматый парень дошёл в своём рассказе до похищения девушек, яростно требовало от воли мужественного решения. Разум же, всеми силами этому требованию препятствовал: сумасшествие, безрассудство! Напрасный риск, абсолютно бесполезный!

И тут внутри вскипело новое чувство. Он призван миротворцем! И путь миротворца по-прежнему проходит через его сердце. Даже если у него до сих пор нет чёткого подтверждения, что он всё ещё миротворец.

— Их можно догнать? — коротко спросил Марк и этим тихим вопросом создал такую тишину, какой не мог добиться даже Сурок со своим свистом, криком и хлопаньем в ладоши.

— Можно! — неожиданно оживился и воспрянул лохматый парень. — Их увели вдоль по старому тракту — два дня пути до Раздорожной Таверны. Там они сегодня на ночлег должны остановиться. Если бежать весь день и всю ночь, то к утру как раз догоним.

Марк вопросительно глянул на Сурка.

— А что, попробовать можно. Хоть совести ради, — ответил тот простецки. — Вот только как с этими убогими быть? Мы же их вроде как защищать пришли.

— Клык со своими поможет частокол укрепить. Если чародеи своё получили, то вряд ли нападут.

— А с нашими-то как? Приказывать нельзя, всё-таки супротив приказа Феста идём. Он нам и так таких тумаков отвесит!

— Что-нибудь придумаем. На то мы и десятники, чтобы по обстоятельствам решения принимать, — Марк обернулся к своему отряду. — Что скажете, друзья-соратники? Приказывать не могу, и выбор остаётся за вами. Кто хочет пойти по следу лесных чародеев с солимами и отбить девушек — шаг ко мне. Кто не желает — шаг назад, останетесь с Клыком селение охранять.

— Моих это тоже касается, — громко добавил Сурок.

Воины Сурка дружно шагнули вперёд, восприняв его слова как приказ. Марковы бойцы помялись, потолкали друг друга, затем один, другой, третий потянулись к Марку. Через полминуты вызвались все, даже вечно ноющий толстяк.

— Вы что с ума посходили? — шёпотом заговорил Клык. — Убьют вас нелюди. А если и вернётесь, то Фест точно убьёт.

— Ну, ежели с нелюдью управимся, то и с нашим стариканом как-нибудь разберёмся, — заверил Сурок. — Помогай крестьянам, Клык. Как закончишь… если мы к тому времени не вернёмся, отправляйся в лагерь. Скажешь Фесту… хм, что бы такое сказать…

— Скажешь то, что видел и слышал, — отрезал Марк.

Лохматый парень уже вернулся с пятерыми такими же отчаянными юношами, вооруженный охотничьей пикой, именуемой рогатиной, кривым ножом и луком.

— Х-ха-ха, ты чего, лохматый, на зайцев собрался? — хохотнул Сурок. — Слышь, Подорлик, поубивают их. До одноглазых даже не добегут.

— Так ведь всё равно не отвяжутся. А потом, может, без драки всё обойдётся.

— Это как же? Выкуп предложишь со своей получки?

— Неважно. Главное догнать, а там увидим.

О том, что у них вообще нет шансов догнать похитителей, а вся их затея — лишь бальзам для успокоения совести, Марк говорить не стал. Сурок хитёр, сам должен понимать, что их бойцы — это не воины-следопыты и не смогут бежать день и ночь, да ещё и драться после этого.

«Да, ты всё делаешь правильно, миротворец. Побегаешь, вымучишь себя и своих людей, да и вернёшься ни с чем. Зато совесть твоя будет чиста. И ты с гордым видом сможешь сказать: „Я сделал всё, что мог!“»

От этих мыслей становилось тошно.

Отряд быстрым шагом направлялся по лесной дороге вглубь лесов Спящей сельвы. Когда отряд отошёл от Лесных Ковылей шагов на триста, прямо перед Марком вынырнул из кустов маленький, но бойкий дедок, заросший бородой.

— Не догоните, ребятки, не догоните, — хитровато щурясь, заговорил он. Ростом старик не доставал Марку и до плеча.

— Догоним. Должны догнать.

— А вот и не догоните! — дед, похоже, умел и любил настаивать на своём, как торговец травяными зельями, убеждающий покупателей, что они непременно умрут, если не купят его чудодейственные лекарства. — Хоть подковы к сапогам прибей, не догнать вам нелюдей в Раздорожной. Завтра едва ли к полудню добредёте.