Призвание варяга (von Benckendorff)

Нам построили огромную печь, чтобы нагреть сие подземное помещение. Да только всю землю нагреть невозможно и на бревнах стен по утрам снова был иней. Зато печь раскалялась так, что камни краснели и нам приходилось ждать, пока не прогорят все дрова — карцер был под землей и мы боялись угореть ночью, коль что — не так.

Сперва мы думали дежурить по очереди, но потом выяснилось, что в одиночку человек засыпает и тогда мы решили как-нибудь развлекаться. Все вместе — пока не прогорит печь…

Нас, в отличие от других, подымали лишь после рассвета. С "куриною слепотой" мы все равно были, что слепые котята в утренних сумерках и поэтому нам можно было спать по утрам. (Зимние ночи в Санкт-Петербурге длинней, чем даже — в Риге.) Так что и засыпать мы могли много позже.

Зато фонари охрана тушила сразу после отбоя и мы почти что весь вечер лежали на наших нарах, укрывшись тремя одеялами, и глядя на раскаленную докрасна печь. А что делать такими ночами?

Тут-то и пригодилась моя любовь к литературе. Я рассказывал "родным и товарищам" приключения Барона Мюнхгаузена, путешествия Гулливера в Лиллипутию и Бробдингнег… А еще все сказки братьев Гримм и германские саги с преданиями. У меня оказалась хорошая память и ночами я читал моим парням историю о "Рейнгольде" и вспоминал, как лесные эльфы пляшут вокруг своих страшных костров. Удивительно, но все эти немцы совершенно не знали ни собственной мифологии, ни современных романов, ни сказок!

Ребята дожили до шестнадцати лет и не знали о "Верном Хагене", иль про "Голландца Михеля" и "Холодное Сердце"!

Потом, когда уже наша часть Колледжа переехала в Ригу, а затем на Эзельские острова — все казармы строились так, чтоб все кровати были в три яруса и все дети в казарме могли видеть раскаленную печку и огонь в ней — долгими зимними вечерами. А средь ребят всегда находились рассказчики, которые повторяли и немножко перевирали мои самые первые байки и басни, которые я рассказал "родным и товарищам". А многие их поправляли из темноты, ибо все эти рассказы спелись в этакий неразрывный канон, который теперь передается из поколения в поколение.

Эзельская Школа Абвера сейчас стала Школой при Академии Генерального Штаба. Теперь уже большинство наших воспитанников — славяне, а не — германцы (немцы со шведами). Но по-прежнему в нашей Школе стоят кровати в три яруса и долгими зимними вечерами докрасна топится печь… (Казармы же по сей день без нормального отопления и освещения!)

И все эти "канонические" истории вновь и вновь под мерцанье огня и хруст горящих поленьев повторяются из уст в уста по-немецки на ливонском наречии, характерном для нынешней Южной Эстонии… (Лишь в последние годы самые популярные истории и сюжеты сих баек стали (опять же изустно) переводиться на русский язык.)

Тут… Все важно! И обязательный холод в зимней ночи, и темнота вокруг малышей, и их уютные норки из трех слоев одеял, и тепло от почти что — костра посреди древней пещеры, и даже — мистическая пляска язычков пламени — все это действует на что-то, оставшееся в нас от первобытного троглодита… Причастность к общей пещере. Племенному огню. Единому племени, готовому за вас биться. А самое главное — к Истории, традициям и обычаям "наших". Поэтому — именно немецкие сказки. Диалект древних ливонцев. Сказание. Тайна.

Детям важно ощутить себя чем-то целым и я против иезуитских привычек всех меж собой перессорить. Да, большая "связность" моих воспитанников грозит нам "обрушиваньем" всей Сети сразу, заведись в ней червоточина. Но зато мои парни реже "горят", чем агенты противника. Один-единственный раз пролитая совместно слеза на скованным семи обручами сердцем "Верного Хагена" стоит для меня во сто крат больше, чем остальные уроки все — вместе взятые. (А если они еще и догадываются, что "Верный Хаген" прибыл в сказку из "Песни о Зигфриде" и сердце его "рвется" под уколами Совести, — я считаю, что прожил жизнь не напрасно.)

Ребятки мои умирают, но "вытягивают" "паленых" товарищей, а сие — главная черта русской разведки. Начинается ж она — с совместного слушанья сказок и СОПЕРЕЖИВАНИЯ наших учеников.

Сия методика появилась случайно, но будем мы прокляты, ежели откажемся от столь эффективного… Да черт с ним, с методом! Главное, что мы учим ребят быть друг другу — РОДНЫМИ ТОВАРИЩАМИ!

Все это, конечно же, хорошо, но… Иезуиты не стали бы главными и лучшими в сих делах, если бы не пытались сделать что-то подобное. Увы, они обнаружили в нашей методе — серьезный изъян. (Вернее, — не в нашей, ибо подобные вещи пытались войти в обиход много раньше.)

Червоточина заключается в том, что мы опираемся на такие понятия, как — Родина, Честь, Долг, Порядок и Верность. Но сие — увы, не добродетели, но "атрибуты" воспитанников. Объясню разницу.

Все наши качества делятся на две категории. Одна из них — Добродетели. Это такие качества, которые могут меняться со временем. Можно выучиться, иль заставить себя быть умнее, добрее, отзывчивее. Можно быть злее, иль скаредней — бывают и сии "добродетели". Можно стать даже чуть более честным, иль совестливым!