Призвание варяга (von Benckendorff)

Перевес в огневой мощи не только над курляндцами, но и над прочими был так велик, что во всех уважающих себя странах стали появляться паровые машины и сверлильные, токарные и фрезерные станки. Как грибы стали расти закрытые "университеты", в которых цвет местной науки стал создавать свои — национальные штуцера. Можно сказать, что событья в Курляндии дали толчок нынешней "гонке вооружений" и все те страны, которые не смогли "соответствовать", сегодня уже превратились в полуколонии индустриальных соседей.

Еще вчера Польша, Австрия, Турция, Швеция, Персия и Голландия числились в ряду "сверхдержав". Но сегодня они не могут тягаться с промышленной мощью и военной наукой Англии, Франции, Пруссии и России и фактически — обречены влачить жалкое существование наших "клиентов". Недаром военную Историю принято делить на три этапа: точно так же, как и сегодняшние дела, прошлую "Военную Революцию" не пережили Бургундия, Византия, Венеция, Генуя, да "Второй Рейх" вместе с Великой Литвой… А ведь какими сильными, да богатыми они до поры выглядели!

Так было в то далекое лето… Именно тогда и случилось странное происшествие, после коего меня признали своим латыши.

Однажды мы как-то играли в нашем лесу. И тут на дорогу вышли солдаты. Много… Пехотный полк.

Их вели из столицы к литовской границе. Вели спешно — люди устали и страшно вымотались, но офицеры их подгоняли, — про нас меж русскими уже шла дурная слава.

Был жаркий день и лица солдат были черны от пота и соли, но все боялись уйти от дороги. Пару раз таких бедолаг разные шутники заводили в болота и там бросали на произвол судьбы. Узнав о таких проказах, матушка шибко серчала, но никогда не наказывала — она умела не перечить собственному народу.

При виде детей от колонны выделились офицеры. Они подъехали ближе и один из них, указав на рот, прохрипел:

— Тринкен… Вассер… Пить!

Мы переглянулись с ребятами. Сын моего Учителя Арьи бен Леви — (коего, как я предполагал, евреи послали шпионить за мной) Ефрем тихо сказал по-еврейски:

— Ты не латыш. У тебя хороша одежда для этого. А раз ты — немец, ты не можешь не понять его слов!

Озоль же прошипел по-латышски (он знал немецкий и выучился немного болтать на еврейском):

— Никто их не звал! Пусть убираются к черту в Россию, — там и пьют — сколько влезет!

Я помню тогда согласился с Ефремом, ибо моя еврейская сущность молила меня покориться, но губы сами вдруг шевельнулись:

— Piedodiet, es jus nesapratu…

Русские переглянулись. Кто-то из них неуверенно протянул:

— Может быть он — не немец? Местные латыши очень богаты…

Другой же с раздражением крикнул:

— Придуривается так же, как прочие! Что за страна, — идем целый день по болотам и ни одна сволочь капли воды…" — тут старший по званию, наверно, полковник (в ту пору я еще плохо знал знаки различий — особенно резервных полков) — прервал его сими словами:

— Нужно не так. Мейн кинд, ихь волле тринкен. Гебен Зи…

— Es jus nesapratu. Atvainojiet, bet man jaiet…

С этими словами я повернулся, чтобы идти. Тут самый горячий из русских спрыгнул с коня, схватил меня за плечо и резко повернул к себе, пытаясь ударить. Я, хоть и был одиннадцать лет, перехватил его руку и впился в него взглядом. Матушка учила меня, что если у меня меньше сил, надо заставить врага смотреть прямо в глаза — редко кто выдержит взгляд фон Шеллинга, не попав под фамильную Волю.

Пока мы так барахтались, из лесу вдруг вышли латышские егеря под командой Петерса-старшего — батюшки нашего Петера. Бывший кузнец, а теперь — дворянин играючи снял руку противника с моего плеча, чуток отряхнул мундирчик русского офицера (тот выглядел просто гномом рядом с медведем в егерском мундире с капитанскими знаками), чуть кивнул прочим пришельцам и с сильным латышским акцентом спросил:

— Што фам укотно?

Русские отвечали, что ищут колодец и гороподобный телохранитель моего отца на пальцах им объяснил, как добраться до конского водопоя. Если русские поняли, что это вода для людского питья, сие была уже их проблема. Нас же — детей, пока шло объяснение, егеря увели в спасительный лес и я уж не знаю, чем там все кончилось. Но по довольным ухмылкам спасителей, да более вольным речам мужиков, я понял, что с этой минуты для них я — латыш и ливонец.

Уважение латышей всерьез я ощутил через год. Год Третьего Раздела Речи Посполитой — год второго блицкрига латвийской армии — теперь уже над Литвой.

Лето стояло жаркое, на полях было выгнано множество новых, незнакомых крестьян — в конце мая 1795 года матушкины стрелки в течение одного светового дня овладели Литвой и здорово разграбили там католиков. Стоило мне вернуться из Колледжа, как мы поехали "поглазеть на девчонок". Там было на что посмотреть, — ко двору моей матушки вели лучших девушек, но и просили за них…