-- Да, ты, невыносимо терзавшій ея мать, возразилъ Готтгольдъ, обращаясь къ Брандову.-- Ужь не думалъ ли ты, что ударъ, направленный на мать, не затронетъ ребенка? что ядъ, который ты подливалъ, капля за каплею, въ чашу ея жизни, не отравитъ и его? Ты не могъ такъ думать, потому-что весь твой планъ былъ основанъ именно на этой любви матери къ ребенку и ребенка къ матери; ты считалъ союзъ этихъ двухъ сердецъ настолько крѣпкимъ, чтобы основать на немъ все это гнусное сплетеніе лжи и обмана, измѣны и насилія. Повторяю: если ребенокъ умретъ -- ты убилъ его. Вникни въ это, бездушный человѣкъ, если можешь. Это до такой степени ужасно, что всѣ твои остальные поступки блѣднѣютъ передъ этимъ; это такъ страшно, что должно заставить тебя остановиться.
Готтгольдъ сдѣлалъ нѣсколько шаговъ по комнатѣ, потомъ снова остановился передъ своимъ противникомъ, который сидѣлъ молча, подперевъ голову обѣими руками.
-- Брандовъ! говорятъ, что когда, пораженный твоимъ клинкомъ, я лежалъ передъ тобой на землѣ, ты еще разъ ударилъ меня. Я рѣшительно не хотѣлъ вѣрить этому, и теперь мнѣ трудно этому вѣрить. Какъ бы то ни было, я не могу нанести смертельнаго удара человѣку, который безпомощно лежитъ передо мной на землѣ, кто бы онъ ни былъ и что бы онъ ни дѣлалъ; но и подать руку недостойному я также не могу,-- развѣ-что онъ протянетъ ко мнѣ свою, прося помощи. Подумай объ этомъ, Брандовъ! можетъ быть эта минута наступитъ раньше, чѣмъ ты думаешь.
Готтгольдъ вышелъ изъ комнаты; Брандовъ все сидѣлъ въ толъ же самомъ положеніи, углубленный въ самого себя, неподвижно устремивъ глаза на коверъ. На его блѣдномъ лицѣ блуждала презрительная улыбка.-- Отличная проповѣдь, пробормоталъ онъ,-- чрезвычайно назидательно! Это у него наслѣдственный даръ отъ отца,-- поповичъ, извѣстное дѣло! А я сижу тутъ и позволяю усовѣщевать себя жалкому болтуну, проклятому лицемѣру, и не швырну ему все, что онъ говорилъ, назадъ въ его ханжескую рожу! Тьфу!
Онъ вскочилъ съ мѣста и заходилъ но комнатѣ.
-- О глупость, безконечная глупость! Она полюбила этого пачкуна-живописишку не съ сегодняшняго и не со вчерашняго дня, она всегда любила его; она никогда не могла простить, что снизошла до меня, надменная принцесса! Вѣдь я зналъ это съ перваго же дня! И долженъ былъ спокойно проглотить это, дѣлать видъ будто ничего не замѣчаю? довольствоваться крошками, которыя мнѣ бросали? Чтожь я былъ... дуракъ? Никто не сдѣлалъ бы этого на моемъ мѣстѣ! а я сдѣлалъ только то, что сдѣлалъ бы на моемъ мѣстѣ всякій! такъ поступаютъ тысячи, да еще у нихъ нѣтъ и моего оправданія. Альма ужь давно бы убѣжала отъ своего дуралея-мужа, еслибъ я захотѣлъ этого, еслибъ постоянно не отговаривалъ ее! А ужь какъ бы это было имъ на руку! вѣдь и всѣ-то ихъ бѣдствія сводятся на то, зачѣмъ я не облегчаю имъ дѣла. Ну, вотъ, кажется я имъ теперь довольно облегчилъ его! Дуракъ я! болванъ! Какъ бы я могъ потѣшиться надъ ними, какъ бы я потѣшился, не замѣшайся тутъ проклятыхъ денегъ! Они бросили мнѣ на дорогу камень, о который я споткнулся, и я же дѣлай имъ угожденіе, а они торжествуютъ себѣ да и только!
Онъ бросался изъ угла въ уголъ, какъ пойманный хищный звѣрь.
-- Но еще посмотримъ. Я чуть было не распустилъ нюни передъ сантиментальной болтовней, какъ будто бы все это было сущей правдой; точно она не воспитала ребенка такъ, чтобъ онъ ненавидѣлъ меня! точно въ немъ есть хоть одна черта моя -- и онъ не могъ быть точно такъ же его ребенкомъ, да это вѣроятно и было бы такъ, будь онъ ужь тогда благороднымъ другомъ дома, какого онъ корчитъ изъ себя теперь. Я позволилъ согнуть себя въ бараній рогъ, какъ какой нибудь глупый мальчишка. Это случилось слишкомъ внезапно; я не былъ приготовленъ къ этому. Да и что Генрихъ Шеель отыскался -- скверная штука. Кому бы пришло это въ голову, послѣ того какъ этотъ дуракъ отвлекъ всѣ подозрѣнія на себя, да еще въ добавокъ, послѣ того какъ я его такъ настращалъ! Поплатится же онъ за это, попадись только онъ мнѣ въ руки, мошенникъ! Я покажу ему! ему и этой пустомелѣ-поповичу, и тому старому плуту, и проклятому жиду, и ей... ей...
Онъ подошелъ къ большому простѣночному зеркалу.
-- Я былъ для нея не довольно хорошъ, такъ ли? Другія въ этомъ отношеніи инаго мнѣнія. Вотъ въ чемъ дѣло: я слишкомъ дешево продалъ себя. Такой молодецъ, какъ я, могъ бы заявить совсѣмъ другія требованія, хоть я въ настоящую минуту ничуть не красивѣе, чѣмъ былъ вчера вечермъ Донъ-Жуанъ, когда за нимъ пришелъ чортъ. Но это такъ кажется отъ зеленаго стекла и жалкаго освѣщенія.
Стукъ въ дверь прервалъ его мрачныя размышленія. Пришелъ лакей спросить, скоро ли господинъ Брандовъ вернется въ столовую.
-- Сейчасъ! сказалъ Брандовъ.
Онъ бросилъ еще взглядъ въ зеркало.-- Однако, въ самомъ дѣлѣ, на мнѣ лица нѣтъ. Все равно! или даже лучше! Они подумаютъ, что я боюсь за завтрашній день, и тѣмъ скорѣе пойдутъ на приманку, глупцы! а завтра у меня будетъ въ карманѣ мои тридцать или сорокъ тысячь -- остальное все пустяки.
XXXIV.