-- Такъ вы, стало быть, знакомы съ этимъ Брандовымъ? сказалъ князь.-- Душевно жалѣю этого человѣка; у него, если не ошибаюсь, были всѣ данныя для превосходнаго кавалерійскаго генерала: свѣтлая голова, зоркій глазъ, удивительная изворотливость и ко всему этому личная храбрость, доходящая до безумія; но при скромной мѣщанской обстановкѣ изъ него вышло то, что называется
-- Онъ проѣдетъ ваша свѣтлость, сказалъ Готтгольдъ,-- вы можете держать пари на милліонъ.
-- Давно ли Саулъ попалъ въ пророки? вскричалъ смѣясь князь Прора.-- Давно ли мы стали такими знатоками въ
-- Я убѣжденъ, что ваша свѣтлость...
-- Вы хотите отъ меня отдѣлаться, понимаю. Ну чтожъ! я доволенъ уже и тѣмъ, что увидѣлся и поговорилъ съ вами. Я пробуду еще три дня въ Зюндинѣ а потомъ недѣлю въ Прорѣ, гдѣ вы непремѣнно должны пріѣхать ко мнѣ въ гости,-- даже изъ такомъ случаѣ, если вы не напишете ни одной черточки для моего загороднаго замка, но я не хочу огорчать себя заранѣе этимъ предположеніемъ. Перейдемъ къ другому. Вы конечно пойдете со мною наверхъ. Сверху лучше видно, и вы должны по крайней мѣрѣ позволить мнѣ доставить вамъ хорошее мѣсто.
Экипажъ остановился. Князь соскочилъ наземь и началъ, не дожидаясь отвѣта Готтгольда, всходить но лѣстницѣ. Готтгольдъ долженъ былъ, волею - неволею, слѣдовать за своимъ обязательнымъ другомъ, какъ тотъ этого ждалъ; наверху онъ ужь легко найдетъ случай откланяться безъ невѣжливости.
Лѣстницы и эстрады были набиты биткомъ, но толпа быстро разступилась, чтобы пропустить князя, котораго вообще любили, къ передней скамьѣ, гдѣ было два пустыхъ мѣста, назначавшихся собственно для него и его спутника.-- А право, вы отлично дѣлаете, что не отстаете отъ меня, сказалъ князь, оглянувшись на Готтгольда и засмѣявшись,-- вы видите, что здѣсь точь въ точь такъ же, какъ у Зевса, "все роздано" {Намекъ на стихотвореніе Шиллера "Раздѣлъ земли".}. По Готтгольду уже ничего больше не оставалось, какъ воспользоваться даннымъ ему позволеніемъ. Узенькая улица, открывшаяся для князя между двумя рядами сидѣній, уже сомкнулась; а сзади стало какъ будто бы еще тѣснѣе: всѣмъ хотѣлось взглянуть поближе на князя, и вскорѣ Готтгольдъ очутился среди блестящаго собранія пожилыхъ и молодыхъ дамъ изъ мѣстной аристократіи, въ самыхъ щегольскихъ костюмахъ, старыхъ дворянъ съ сѣдыми головами, украшенныхъ звѣздами сановниковъ гражданскаго вѣдомства и высшихъ военныхъ чиновъ. Бсе улыбалось, все преклонялось передъ молодымъ княземъ, который самъ раскланивался на всѣ стороны, принимая съ улыбкою оказываемыя ему почести.
-- Ваша свѣтлость пожаловали какъ разъ въ пору, сейчасъ покажутся вонъ изъ-за того ряда холмовъ первые всадники; могу ли я предложить вашей свѣтлости мою зрительную трубу? вскричалъ старый графъ Грибенъ своимъ рѣзкимъ голосомъ.
-- Благодарю, благодарю, мнѣ бы не хотѣлось лишать васъ этой вещи; она нужнѣе вамъ, чѣмъ мнѣ. А что цѣль, по прежнему, здѣсь передъ трибунами?
-- Разумѣется, ваша свѣтлость; вотъ они, ѣдутъ!
Князь взялъ у стараго аристократа на минуту зрительную трубу; на эстрадѣ все взволновалось и зашумѣло: -- ѣдутъ, ѣдутъ!-- пожалуйста, сидите на своемъ мѣстѣ!-- послышалось со всѣхъ сторонъ, и всѣ глаза, вооруженные, устремились на длинный рядъ холмовъ, про которые говорилъ князю графъ Грибенъ. На немъ дѣйствительно виднѣлись три подвижныя пятнышка; они, съ удивительною для такого значительнаго разстоянія быстротою, одновременно спускались внизъ и уже опять изчезли въ углубленіи между, двумя рядами холмовъ, когда на томъ же самомъ мѣстѣ опять показались четыре или пять подвижныхъ пятнышекъ, чтобы точно такъ же спуститься съ холма и изчезнуть въ углубленіи. Но участіе публики сосредоточивалось исключительно на первыхъ трехъ пятнышкахъ. Судя по промежутку времени между появленіемъ этихъ трехъ пятнышекъ и слѣдующихъ четырехъ -- объ отставшихъ нечего уже было и говорить; можно было съ увѣренностью заключить, что побѣдитель могъ выйти только изъ нихъ, и хотя только помощію самой лучшей зрительной трубы можно было видѣть, что что эти три подвижныя пятнышка -- несшіеся во весь опоръ всадники, но двухъ изъ нихъ уже положительно называли по имени; насчетъ третьяго всадника колебались. Одни говорили, что это баронъ Куммеровъ на Генгистѣ, тогда какъ другіе держали пари за Ревекку графа Царентина, управляемую младшимъ барономъ Брезеномъ.