Про девушку, которая была бабушкой

Мамы Лены и Вити в теплое время по вечерам и в выходные сидели на лавочках у подъезда, лузгали семечки, говорили о болезнях и сплетничали. Отцы невдалеке «забивали козла», то есть играли в домино. Мои родители каждую свободную минуту читали книги, толстые журналы, газеты. Они обсуждали не соседей, не сослуживцев, не злое начальство, а говорили о прочитанном, о политике, о науке, о многом для моих друзей непонятном, но Лену и Витьку завораживала сама беседа, зримое свидетельство того, что общение в семье может протекать по-другому, не так, как у них.

Мои родители не были ангелами, ссоры между ними вспыхивали нередко. Как всякий ребенок, я боялась этих ссор.

Навсегда запомнила: мама и папа ссорятся, громко, нам, сидящим в соседней комнате, отлично слышно. Я сжалась от испуга, сейчас заплачу. Лена и Витя с интересом прислушиваются. Ловят выражения, вроде: «тебе не приходило в голову, уважай мою точку зрения, не надо приписывать моим словам несуществующее значение…»

– Они ругаются? – спрашивает Лена.

Я киваю, мне стыдно, страшно и больно, слезы уже готовы пролиться.

– Везет тебе, – говорит Лена. – Во всем везет.

– Если бы мои так собачились, – подхватывает Витька, – я бы дал свой нос отрезать.

– Потому что он у тебя всегда сопливый, – ехидничает Лена.

Она не смотрит на меня, точно я какая-то заразная или вонючая, мерзкая и противная. А когда подруга поворачивает ко мне лицо, я вижу гримасу зависти столь сильной и безудержной, что понимаю – Ленке хочется изо всех сил меня ударить.

У нас дома Лена и Витька научились есть с ножом и вилкой, не чавкать, не ставить локти на стол, пользоваться салфеткой. И прочим культурным манерам, которые я не замечала за собой, потому что они присутствовали с пеленок. Главное, как потом оценили ребята, они научились правильно говорить: не чекать, не мэкать, не нукать, выражать свою мысль ясно и грамотно, медленно и спокойно, взвешенно и достойно. В школе этому не учили. Писать, считать, выражать мысль на бумаге, но не устно. Это можно было впитать, натренировать только в семье. Такой как моя. Опыт бесценный, как показала дальнейшая жизнь Лены и особенно Вити.

Мы с Леной не потерпели бы долго присутствия Витьки Самохина, не будь нам с Витькой интересно. Витька был как мы, девочки, понимал нас с полуслова, и в то же время совсем не мы – мальчик, юноша, параллельная ветвь развития, доносчик из стана противника и отчаянный сплетник.

В связи с ныне царящей паранойей в отношении нетрадиционной сексуальной ориентации мне следует подчеркнуть: Витька не был и не есть гомосексуал. У него послужной список

бурной молодости на зависть отпетым ловеласам. Просто есть такие мужчины – ловко встраивающиеся в женский менталитет, обладающие нерассуждающей нежностью и сочувствием к каждой особи противоположного пола. Сей талант редок – отмечу. Эти мужчины обожают сплетничать, терпеливо и, что поразительно, с интересом часами ходят со спутницей по магазинам, поддерживают разговоры об опрелостях у младенцев, о преимуществах импортной косметики и о лечении разнообразных болезней народными средствами и антибиотиками.

Самохин, невхожий в мальчишеские компании, пристрастил меня и Лену к играм в шашки, в домино, потом в карты. Играли, пока бабушка не позовет ужинать. Она почему-то, ошибочно, считала, что моих друзей плохо кормят дома. На самом деле им просто было хорошо у нас: весело, приятно, тепло – как в нормальной семье. С моей стороны эта дружба была жертвой. Потому что, освоив алгоритм игры в очко или в кинг, я теряла азарт, и кровь уже не бурлила, возбуждение не посещало. Лена и Витя могли играть вечно, а мне хотелось читать, обсуждать книги, вести захватывающие разговоры о поэтах и прозаиках. Но ведь я русская интеллигентка, я обязана быть терпеливой и снисходительной к тем, кто стоит ниже на ступени развития.

Пожертвовав ради друзей своими интересами в юности, я получила от них многие блага в зрелые года и в старости.

В те вечера, когда мы с Витькой Самохиным играли в шашки, домино и в карты, наши одноклассницы и приятельницы пели песни под гитару во дворе, обжимались с парнями на лавочках, в подъездах, на последних рядах кинотеатра «Молот». Мы с Ленкой были выше этих пошлых утех, и у нас имелся один рыцарь на двоих. Рыцарь скупой до крайности. Ни разу в кинотеатре за нас не заплатил, напротив, выворачивал пустые карманы: «Вам что жалко двадцать копеек на билет мне?»

После школы Самохин, поступив в самый легкопоступаемый строительный институт, (Лена – в энергетический, я – на филфак), от нас отпочковался, его семья переехала в другой район, вначале изредка звонил, а потом, почти двадцать лет, ни слуху ни духу. Мы снова встретились, то есть Самохин заявился ко мне, когда шли постперестроечные времена – темные, темные, темные. Во всех отношениях – от освещения улиц и подъездов до состояния кошельков и души. Витька предложил мне работу фантастическую и зарплату фантастическую в квадрате.