Про девушку, которая была бабушкой

– Тогда буду краток. Надо признать, что я всегда был трусоват. И даже не в том смысле, что боялся кому-то доставить боль, а чтобы мне ее не доставили. Пусть не боль, а некое эмоциональное неудобство. Есть люди, которые умеют любую дверь открывать ногой Я не из их числа. Вдруг за этой дверью мне скажут, что я осел, прохвост, дурак и ничтожество, пошел вон! Ну скажут! Пожми плечами, отряхнись и ломись в следующую дверь. Не могу. С другой стороны, в качестве оправдания, я уж не совсем кисель и размазня. Однажды врезал по морде начальнику. За дело, конечно, Мне грозил офицерский суд, разжалование, увольнение. Обошлось.

– Невольник чести.

– То есть?

– Лермонтов назвал Пушкина «невольник чести». Невольник, как раб, заключенный. Это оксюморон своего рода. У чести не может быть невольников, а только рыцари. Опять тебя перебила. Не умею держать рот на замке.

– Вы меня вроде как успокоили и похвалили? – улыбнулся Женя. – Спасибо! Моя жизнь – это череда компромиссов, хотя я не могу перечислить: тут струсил, там сплоховал, тогда-то отсиделся в кустах, а тогда-то сподличал. Ничего конкретного, только ощущение. Как запах дохлятины без трупа мертвой кошки. Не подумайте, что рефлексия – моя постоянная спутница, самокопание – любимое развлечение. Ничего подобного! Я твердокож как бегемот и эмоционально ленив, как старый гамадрил. Не утомил вас повестью о себе любимом?

– Напротив, увлек.

– Задаваться вопросом, как сложилась бы моя жизнь и жизнь девочки Саши Калинкиной, сообрази я, что именно она написала письмо, не хочу. То, что история не имеет сослагательного наклонения, трюизм.

– «История» – существительное. Наклонения имеют только глаголы.

– Тем более. Предаваться скорби о несостоявшемся прошлом я не хочу, не желаю и не буду. Лишь замечу, что Саша Калинкина, решившись на столь отчаянный, смелый, удивительный поступок, могла бы помочь бедному закомплексованному мальчику Жене Уколову. Подойти, сказать два слова. Еще одно письмо написать, черт подери!

– Это ТЫ был закомплексованный? – возмутилась я. – Самый красивый в классе! Самый умный! Самый… Да ты смотрел поверх голов!

– Я и говорю: в душе очень стеснительный, робкий до хамства. И уже если говорить совсем откровенно и отчасти грубо, памятуя, что Саша меня не простит, то наш ответ Чемберлену будет зеркальным: я ей тоже никогда не прощу, что она оказалась рохлей, что ее хватило всего лишь на один шаг, а потом она поджала хвост, струсила, молчала в тряпочку и плакала в подушку! А я как придурок таскался за Ирой Комаровой!

– Ты и есть придурок! Я чуть не умерла от горя! Я болела, меня родители к врачу повели. Он сказал: «Надо больше отдыхать». Я всю жизнь пыталась от тебя отдохнуть! Но ты хуже проказы, холеры и марсианского гриппа.

– Это что такое? – удивился Женя.

– Не знаю! Но если он есть, то вызывается не таким злостным вирусом, как ты!

– Будем считать, что с прошлым мы разобрались? Так называемая Саша Калинкина, вы меня слышите?

– Без так называемая!

– Хорошо, – согласился Женя. – Саша Калинкина, вы согласны, что прошлые недоразумения устранены?

– И на «ты», а не на «вы»! – капризно потребовала я.

Далее, что уже стало нашей привычкой, мы обменялись цитатами:

– Вы даете нереальные планы! Это… как его? Волюнтаризм, – сказал Женя.

– В моем доме не выражаться! Если разобрались с прошлым, то теперь про настоящее или будущее? – с плохо скрываемой надеждой спросила я.

– Возможно, – охладил Женя мой пыл. – Предыдущие главы, посвященные самокритике, были озвучены с одной целью. Послать любую критику, анализ, самокопание к… к…

– Я поняла.

– Мне плевать, пардон, безразлично, сколько вам лет, существует ли колдовство, волшебство, ведовство и прочее …ство, Старичок-Боровичок, Баба-Яга или Микки-Маус. Я вижу красивую девушку, она мне чертовски нравится, я потерял голову и находить ее не желаю, пусть катится хоть в тартарары!

– Я правда тебе нравлюсь?

– Ну-у-у…

– Ага, все-таки не очень!

– Я бы предпочел, чтобы вы были постарше и… и потолще, – Женя нарисовал в воздухе снежную бабу.

Он шутил, но я видела, что волнуется, что ему непривычны подобные разговоры, он от них давно отвык или их вовсе не было в его жизни.

– И что дальше? – тихо спросила я.

Сердце колотилось… чего-то там про пойманную птицу, все цитаты вылетели из головы. Вдруг от большого счастья у меня случится инфаркт? Как нельзя вовремя!

– У нас два варианта, – ответил на мой вопрос Женя. – Немедленно начать целоваться или пойти пообедать.

– Я знаю, что ты предпочтешь обед. Но сначала надо побегать или попрыгать.

– Что сделать? – Он приблизил ко мне лицо, точно прислушиваясь. Или желая поцеловать.

– Хитрый, сам наплавался от стрессов, а я погибай?

Я вышла из машины и стала прыгать на месте. Женя вышел следом и наблюдал за мной с недоуменным интересом, потом он расхохотался.

До колик, пополам согнулся:

– Неподражаема! Это ведь надо! Вообразить! Ей в любви объясняются, а она мне попрыгать надо…