Про девушку, которая была бабушкой

– Говорить… о человеке, – на каждые два прыжка я выстреливала по слову, – в третьем… лице… не… культурно…

Рядом припарковалась еще одна машина, из нее вышел водитель и обратился к Жене, кивнув на меня:

– Чего это она?

– Камни из почек выбивает, – вытер слезы Женя.

– А ты ржешь?

– Так веселое дело. Иди, куда шел, приятель!

– Не, честно, помогает? – настырничал приятель

. – У меня у брата камни в почках.

– Шесть раз в день, – сказал Женя, – натощак и после каждого приема пищи. До свидания!

– Не слушайте его! – Я закончила упражнения, восстанавливала дыхание. – Ни в коем случаем нельзя прыгать…

– Только под наблюдением врача, – Женя обнял меня за плечи и повел к входу в ресторан. – Я похож на врача? – спросил он меня на ушко.

– Да, на смехотерапевта.

Суп на кокосовом молоке, азиатский рис с морепродуктами и пирожное были одинакового никакого вкуса. Не по вине повара, а потому что у меня от волнения заклинило все вкусовые рецепторы. Женя тоже ел без аппетита. По той же причине или ему недоставало водки с хорошей закуской.

Мое волнение было, конечно, связано с Жениным объяснением, с обрушившимся на меня счастьем, которое еще нужно было переварить, привыкнуть к нему. Однако это счастье не затмевало, не ретушировало один момент в его исповеди, ставший для меня откровением и вынуждавший меня, помимо воли, вернуться к нему. Женя понимал себя совершенно неправильно!

– Знаешь, чего у тебя с избытком, – спросила я, – а у меня в недостатке?

– Если вы попросите поделиться волосатостью тела, то я не соглашусь.

– Нужна мне твоя растительность! Я имела в виду черты характера, склад психики.

– Слушаю вас, доктор Фрейд.

– Мне недостает твоего смиренномудрия. Однажды Любовь Владимировна сказала, что песня из фильма «Ирония судьбы…» ей очень нравится. Слова Цветаевой. «Под лаской плюшевого пледа / Вчерашний вызываю сон. / Что это было? – Чья победа? / Кто побежден?.. / В том поединке своеволий / Кто, в чьей руке был только мяч? / Чьё сердце – Ваше ли, мое ли / Летело вскачь?» Хороша песня, гениальные стихи. А я возьми да и скажи сватье, что эти стихи Цветаева написала во время отношений с Софьей Парнок. Любови Владимировне стало нехорошо: «женщина с женщиной?» Я заморосила про цветаевский цикл «Подруга». Словно чтобы окончательно добить свою бедную сватью, процитировала другие строки, опять-таки про Софью Парнок: «И лоб ваш властолюбивый, / Под тяжестью рыжей каски, / Не женщина и не мальчик, / Но что-то сильней меня!» Ты, Женя, никогда бы так не сделал. Зачем шокировать человека? Расстраивать, развенчивать кумира? Хорошая поэзия – это хорошая поэзия, будь она хоть объяснение в любви к дереву.

– Действительно, – кивнул Женя, – может, и не стоило блистать знаниями такого рода.

– Вот! Твое смиренномудрие в полном цвете. Хотя, признаться, в глубине души я надеялась, что, как галантный кавалер, ты станешь убеждать меня в обратном.

– Кавалер-то я с истекающим сроком годности.

– Не напрашивайся на комплименты, старый хитрец! Ты женат. Ты любишь жену? Она… хорошая?

Я хотела развенчать его ошибочную самооценку, но говорила о себе любимой. И на самом-то деле, как непроизвольно стало ясно, желала прояснить его семейную ситуацию.

Женя не ответил быстро, подозвал официанта и попросил счет. Ох уж эти его паузы! Точно дождется щипков!

Женя посмотрел мне прямо в глаза:

– Она нормальная.

Он говорил без нажима, твердости, даже без той интонации, которая подразумевает точку. Я сказал и точка, дальше никаких расспросов!

И в то же время было совершенно ясно, что продолжение этой темы стало бы неуместным и отчасти пошлым. Он не опустится до лживых уверений завзятого ловеласа мы с ней давно разные люди, мы не живем вместе, не спим, мы собираемся разводиться. За это ему большое спасибо! Но мое женское любопытство не было удовлетворено.

– Ты изменял жене?

– Много будешь знать, снова состаришься. Поедем ко мне?

Наконец-то на «ты»!

Я помотала головой, постаралась извиниться глазами. Я не хотела, чтобы это произошло у него дома. Мне не понравилось, как пахнет в его квартире: холодом, одиночеством, живой-умершей женщиной, старыми радостями и обидами, для меня чужими.

– Есть другое предложение, подкупающее своей оригинальностью, – сказала я. – Я приглашаю тебя завтра к себе на романтический ужин. Ой, до завтрашнего ужина сто лет! Романтический завтрак из другой оперы. Пусть будет романтический обед?