Про Иону

Но все же Берта тосковала. Вспомнит Эстерку, Дитера Францевича, Пауля, Матвея Григорьевича, родителей – мука нечеловеческая. А когда до Кауфманов с Цилечкой дойдет – хоть что.

Отказалась от клиентов, сидит одна, радио слушает-слушает, в потолок смотрит-смотрит.

По радио много рассуждали в официальных сообщениях о культе личности. Берта умом не разбирала – бу-бу-бу и бу-бу-бу. Но вроде шло к тому, что все, что раньше было, – нехорошо, обидно для всего человечества и потому подлежит исправлению.

Остаповна, чтобы развлечь Берту, делилась уличными сплетнями: теперь многие возвращаются, в стране торжествует справедливость.

Каждую ночь стала сниться Эстерка и говорить, что скоро приедет. Берта ей верила. Утром не сразу понимала, что Эстерка привиделась. Остальные не снились, так как были осуждены судьбой по другому поводу.

Генрих приехал навестить Берту только через полгода.

Рассказал, что влюбился в хорошую девушку и, наверное, женится. Посмотрел Остаповну и Берту с медицинской точки. Вынес ободряющий приговор, навыписывал Остаповне таблеток и скоро уехал.

Берта с Остаповной сложили рецепты в коробочку, как письма, и стали ждать дальше.

И вот через месяц среди бела дня является Генрих с девушкой и представляет ее:

– Это моя жена Галина. Мы расписались в Козельце, но ее родители против нашей жизни вдвоем, и потому она будет жить тут. Другого выхода у нас нет. Ее надо держать подальше от влияния.

Девушка красивая. Сразу видно, что порядочная.

Берта выделила молодоженам место у окна, где стояла Генрихова кровать. Отделила половину комнаты занавеской.

– Вам и окно, и всё нужно. А мне ничего не надо, только бы вам счастье.

Переночевал Генрих с Галей, а назавтра поехал в Козелец – отрабатывать.

Галя с Бертой уживалась неважно. И готовка не нравилась, и как Берта говорит. А с Остаповной вообще не захотела держать никаких отношений, потому что старуха была склонна ее поучать и советовать по своему усмотрению.

Но жили.

Генрих приезжал часто: каждое воскресенье. Галя тогда Берту старалась удалить из комнаты к Остаповне.

Генрих поначалу протестовал, а потом и сам рассудил:

– Ты, Берта, на Галю не сердись. У нее просто характер такой твердый, что она по-своему любит делать. Но ведь скажем откровенно – тебе и у Остаповны хорошо провести время, а нам вдвоем одиночество полезнее, чем пустые разговоры.

Ну, в общем, прав.

И как-то так вышло, что Берта совсем переселилась к Остаповне. К тому же старуха утратила способность передвигаться, и помощь ей оказывать, кроме Берты, никто не собирался, что естественно.

Берта снова взялась за шитье: хотелось помочь Генриху с Галочкой, и самой тоже что-то надо.

Остаповна выражала недовольство Генрихом:

– Такый хлопчик був, золотый! А тэпэр, Бэрта, вин нэ твий. Ой, нэ твий. Я б на него вик нэ подумала, шо з ридною матиръю такэ вытворюваты визьмэться… Хай той Гале сто чортив пид юбку!

Берта возражала:

– Остаповна, я ему не родная мать. Что вы говорите!

И Галю не тревожьте, она его любит. А меня не обязана.

– Любыть, любыть… Як собака палку.

После смерти Остаповны из домоуправления Берту попросили освободить площадь и водвориться в свою комнату по документам. К тому времени там уже и вернувшийся Генрих проживал постоянно, и, конечно, Галя.

Генрих как узнал, что Берта будет жить с ними, очень расстроился, ввиду того, что Галя стала переживать.

С Бертой не говорили. И если б могли не замечать, так не замечали бы.

Берта старается, шьет. Заказчики приходят, когда Генрих и Галя на работе. А вечером то же: машинка стрекочет, лоскуты валяются на полу. Конечно, некрасиво.

Галя раз сказала, что надо быть аккуратнее. Два сказала. А на третий – машинку в общий коридор вынесла и стул туда же. Берту поставила в известность:

– Я с соседями договорилась, они не против, чтоб вы шили там. А за это вы им иногда какую-нибудь небольшую починку станете устраивать. Удобно, правда ж, и вам, и им?

Берта согласилась.

Постепенно она в коридоре так прижилась, что разместила там и раскладушку. Днем сложит – ночью поставит.

Все довольны: и соседи про оторванные пуговицы и прочее не думают, и Генриху с Галей приятно. Тем более в коридоре старый огромный шкаф стоял с зеркалом во всю дверцу – клиентам оказалось полезно. Берта только попросила разрешения общества вкрутить новую, яркую, лампочку, и расходы по ее эксплуатации взяла на себя. Понятно: чем ярче – тем дороже платить, а это ж лично для нее.

Еду себе варила отдельно и в комнату Генриха с Галей не заходила. Потому что в коридорном шкафу нашлось место и для ее носильного имущества.

Деньги за шитье Берта отдавала Гале в помощь, предупреждая, чтоб она Генриху не говорила. Галя и не говорила.

Ну, жили таким образом и жили.

И вот однажды звонок в дверь. Берта, как всегда, открывает. На пороге – мужчина очень пожилой, даже старик.

– Берта, – говорит, – ты меня, конечно, не узнаёшь.

– Как же, Дитер Францевич, узнаю, – спокойно отвечает Берта, потому что сто раз эти слова в уме прокручивала и репетировала выражение. – Проходите, проходите.