Про Клаву Иванову (сборник)

К вечеру толпа стала гуще. Пина уже насмотрелась на нее, а Родион вообще не любил толочься среди праздных людей. Его не толкали, но само это многолюдье Родиона угнетало.

– Посидим? – предложила Пина.

От пестроты и тесноты они забились в крохотный сквер на главной улице, нашли краешек скамейки. Родион с наслаждением вытянул ноги, погладил колени. И вдруг вспомнил о том, что забылось на часок. Как там Санька сейчас? Распалил небось костер, кусты рубит, таскает колодины. А может, уже наворочался, спать лег?

– Ты о чем задумался?

– Знаешь, – помедлив, ответил Родион. – Летом да осенью толпа у нас пожиже, а вот весной откуда только берется народ!

– И ты об этом задумался? – засмеялась она.

– Да нет, как бы тебе объяснить? – Родион торопливо закурил. – Мы весной в городе почти не бываем. Горит сильно.

– Весной? Почему?

– Прошлогодняя трава. Одна искра – и пошло. Еще снега по низам, а в суходольных местах и на солнцепеках все звенит. Да и хвоя самая сухая в году, и лесорубы сучья дожигают, и в воздухе влаги нет – весняк ее выпивает. Скучно тебе все это?

– Говори, говори! – сказала Пина, рассматривая в сумерках его профиль.

– Да причин-то много. Леспромхозы вырубки плохо чистят. Земля холодна и не отдает пока воду. Что отпустит – дерева сосут, им сейчас только дай. Да не в этом дело…

– А в чем?

– Санька Бирюзов там один сейчас. Конечно, не впервой… Но у него какая-то история вышла, а он один, понимаешь?

Зажглись фонари, посвежело, и Родион отдал Пине свой пиджак. Она влезла в него, скинув туфли, а гуляющие оглядывались на них и улыбались. Действительно, какая уйма людей в этом городе!

– Понимаю, – сказала Пина.

– В понедельник я лечу к нему.

– И я тоже.

– Вообще не женское это дело, Пина.

– Ну, знаешь!

– Да я-то знаю. Не пора тебе?

Гостиница была недалеко от сквера. Пошли по затихающим улицам, и Родион, будто воробья, держал ее кулачок в своих широких и грубых ладонях. Она зашевелила пальцами, потрогала его мозоли.

– Ого!

– Что? – спросил Родион.

– Бобы.

– Прошлогодние, – сказал Родион, пытаясь высвободить руку. – За зиму не сошли.

– Родион, а почему у тебя здесь пальца нет?

Он отдернул руку.

– Отстрелил?

– Да нет…

Родион стеснялся своего недостатка, однако Пина спрашивала как-то очень участливо, просто, он почувствовал себя с ней свободно и легко, почти как с Санькой Бирюзовым. По вдруг забоялся, что может каким-нибудь неловким словом все испортить, хотя история, которую он мог бы сейчас рассказать, была всем историям история.

– Расскажи, Родион, – попросила Пина.

– Знаешь, не к месту. Это целое дело…

– Ну хорошо, – сразу согласилась она.

Родион шагал домой темными городскими улицами, курил одну папироску за другой, не замечая, что курит, что не видит города, ровно глаза притупились и уши заложило.

А в воскресенье он рывком вскочил с кровати. Сон не просто сил прибавил, а как бы омолодил его, и ноги не болели совсем. Примчался на базу пораньше, чтоб приготовить все – взрывчатку, инструмент, палатку еще надо было выбрать, продукты закупить, принять людей, что полетят с ним.

– Видишь, я в твою команду попал, – сказал Евксентьевский. Он сидел на крыльце и победно смеялся. – Вместе будем помогать стране бороться со стихийными бедствиями. Правильно я говорю, товарищ Гуляев?

Родион не хотел портить себе настроения – промолчал, пошел к складу. Там уже хлопотал Гуцких. Родион пожал ему руку, спросил:

– Тунеядцев ты мне много отвалил?

– Троих. Мы их рассыпаем среди наших. А что ты улыбаешься?

– Да так… Спецовку сейчас им выдадим?

– Нет, к отлету.

– Каб не пропили?

– Ясное дело.

– Платоныч, пускай Чередован летит с нами?

– Да мне-то что? Гляди только.

– Ладно.

– Вот эти лопаты забирай… А интересная девчонка! Откровенная. Я спрашиваю – зачем, мол, тебе в наше пекло? А она смеется. Справку-то, говорит, для института надо зарабатывать. Как у тебя ноги?

– В порядке. – Родион собрал топоры, пилы, подтащил к двери прокопченный котел. – Да пускай летит! Варить будет, а то я ведь всегда сам кашеварю. Пускай!

– Уже решили об этом.

– Да я так просто… Там низовой?

– Низовой.

– Беглый?

– Нет, стеной идет. Капитальный пожар.

– Ладно.

– Бригада Неелова уже в городе, а твои черти подъедут, я их сразу же туда.

– Идет. Как со взрывчаткой?

– Скинул я ее Бирюзову. Можно и еще захватить.

– Платоныч, а что это у него случилось?

– Тунеядец один отравился.

– Консервой?

– Да нет. Сам.

– Как сам?

– Да так.

– Тьфу! – сплюнул Родион. – Жив?

– Живой. А что ты сегодня такой улыбчивый?

– Да так…

Они стояли в дверях склада, подпирая косяки, тихо разговаривали, а на дворе сидели и лежали вразброс чужаки. Странно, они не собирались вместе, а каждый был сам по себе.

– Не могу привыкнуть, Платоныч! – сказал Родион.

– Что же поделаешь? Мы тут много про них без тебя говорили. Надо…

– Понятно. Как ты, Платоныч, думаешь – откуда такое добро?

– Вообще? – глянул на него Гуцких. – Пережитки капитализма…

– Может, и так…

– А может, и не так?

– Может, и не так.

– Что ты имеешь в виду?

– Как бы это сказать? – заволновался Родион. – Понимаешь, если есть возможность жить и не работать – такие будут долго еще.

– А от кого это зависит?