Про Клаву Иванову (сборник)

– Что? – не понял Родион, подняв на нее ничего не видящие глаза.

– Где же я остановлюсь?

– А у меня. – Родион снова уронил голову.

– Нехорошо, – про себя сказала через минуту она, однако Родион ничего не услышал за ревом машины, а Пина решила его больше не тревожить, вскоре задремала сама, и вертолет будто смолк тут же.

Глава девятая

– Садитесь, коллега. Курите… Я пригласил вас, чтобы еще раз предупредить.

С л е д о в а т е л ь. О чем?

– Надо заканчивать с этим делом.

С л е д о в а т е л ь. Дайте же мне спокойно разобраться в нем!

– Те-те-те! Без этого, пожалуйста! Слушайте. Я знаю, что у вас оно первое, но вы все-таки недопустимо его затянули. Поймите меня. Старшим следователем я уже пятнадцать лет, но этот год какой-то особенный, все лето наш брат нарасхват. Дела копятся, и есть куда похлеще вашего, а вы с этими пожарниками возитесь. Учтите, что, кроме нас, милицейских, существуют еще следователи прокуратуры. Зачем же мы будем у них хлеб отбивать? Хе-хе-хе! Надо свой зарабатывать, Может, поручим дело кому-нибудь поопытней?

С л е д о в а т е л ь. Нет, я его сам доведу до конца.

– А если я не позволю? Как говорится, ex officio?[1] Ну, ну, не горячитесь! Скажите, почему вы им так пристально заинтересовались?

С л е д о в а т е л ь. Не знаю. Может, потому, что я еще не очерствел на работе.

– Но-но-но! Не забывайтесь, молодой человек! Минутку! Факт установлен? Экспертиза есть? А? Экспертиза, спрашиваю, есть?

С л е д о в а т е л ь. Запоздалая. Понимаете, какая тут сложность. Оставаться они не могли возле него. Брать с собой тоже нельзя. Закрыли брезентом, привалили камнями и поплыли. Трое суток на плоту, да пока сообщили, пока мы тут раскачались. Неделю вертолет не мог туда пробиться – дожди, грозы. Когда я прилетел, представьте себе…

– Минуточку! Зачем так много слов? Преступник сознался? Статьи не можете подобрать? Вас что, собственно, затрудняет? Обстоятельства, свидетели?

С л е д о в а т е л ь. Видите ли, я не знал, что все может быть так непросто. И что такие люди бывают.

– Люди бывают всякие, молодой человек! Но вы, я вижу, просто расстроены. Больше эмоций, чем логики, а в нашей работе эмоции не нужны. Вот что, давайте-ка я помогу вам с этим делом. Пожалуйста, все материалы ко мне…

Солнце стояло прямо по курсу и било через стеклянный нос вертолета мимо пилотов, сюда, в кабину. Гуцких глядел на далекие голые горы, на синие долинные дымы. Ну как, Платоныч, не видно сизого? Давай, давай, летнаб, ищи нам работенки, а себе на голову забот!

Предгорья Родион оглядывал недружелюбно – где-то тут, за водоразделом, он чуть не пропал по первому разряду. (Нет, хорошо все же вертолеты, трещалки эти, придуманы – прыгать не надо. Тогда ветер сильно вихрило над лесом, и разве угадаешь всякий дурацкий случай? И нечего вспоминать о нем, есть другое, главное, что, наверно, и до конца дней не переживется. И она, Пина-то, чувствует, если думаешь не о ней. Вот повела глазами и склонила голову, смотрит вниз. Она в этих местах никогда не бывала. Тут другие – темнохвойные, богатые, золотые леса… Верно, ни у кого нет таких лесов, последние они на земле – мачтовые, нетронутые, и как здорово, что я в них живу! А ведь тайга эта не только наша вообще-то. Говорят, и на Кубу сибирская сосна идет через Игарку. И золотишко, правда что, мы качаем этим лесом из чужих стран, которые свой древостой уже свели. А интересно – оттого, что лесов так много видишь, будто сила в тебе прибывает. Почему это так?..)

Давно уплыли назад серые весенние поля с клинышками зеленей, деревни в один, самое большее, в два порядка, ниточки дорог, плешины вырубок. Широкая в низовье и отмельная Учуга приметно сузилась, текла сквозь нехоженую тайгу, льнула к прижимам, и не очень-то здесь можно было сесть. Однако ее тут еще не сдавливало камнями. Все здешние реки шалеют повыше, к гольцам – ворочают каменья, шумят бестолково и прут вниз наперегонки, подбавляя сил батюшке-Енисею.

А тайга-то какая! Мохнатой дохой лежали кедрачи на отрогах и, спускаясь, все густели и густели; они срослись бы, наверно, в одно, сплелись в стремленье все заполнить собой, если б долина была поглубже и Учуга не перерезала бы внезапно ее острым синим лезвием.

(Вот только смоляные эти леса горят неостановимо. Правда, Гуцких сказал, что спокоен за пожар – на его пути ложе сухого ручья, что спускает с гольцов полые и ливневые воды. Славно! Снизу будет держать Учуга, сверху камень, а тылы пускай себе горят, пожару не разгуляться в кривом и чахлом редколесье, и он скоро умрет на гольцах. Главное – не пустить его в долину, в широкий развал, где лесам век не убыть, если не это лихо…)

Гуцких достал расческу, и Родион насторожился. Ага, вот они! Скажи, какая удача! Может, последнее на реке такое место. Паводком ободрало кустарник на мыске, и образовалась удобная площадка. На ней палатка белела, едва заметно дымил костерок, а людей не было. Ручей. Он, должно быть, и натащил в реку этот мысок? На большом камне кто-то машет руками. Не Санька ли? Ох, и обрадуется же он, что я ему ружье захватил!