Про котов и некотов

«Молочным братом» Лили был один странный вьюноша. Я с ним и знакома толком не была, только видела, как он шмыгает туда-сюда, зато Лиля хлебнула из-за него неприятностей. Раз у них был один и тот же научный руководитель, им приходилось встречаться и общаться. Однажды шефиня попросила своего аспиранта-мужчину съездить на вокзал и встретить оппонента из другого города. Заметьте: первейшая заинтересованность должна была быть у самого юноши, ведь это был его оппонент, но заучившийся товарищ отказался, ссылаясь на занятость, и встречать человека пришлось Лиле. Она была страшно раздосадована, ругалась на чём свет стоит, попросила меня помочь. Я составила ей компанию, мы приехали на вокзал, встретили женщину с очень тяжёлым чемоданом и несли его по очереди. Когда проводили её куда нужно и вернулись, я нашла этого аспиранта и высказала ему, что так мужчины не поступают, что мне стыдно за него. Он ещё что-то недовольно бурчал: как так, его, гения, ругают. Но это ещё не всё: в день своей защиты он опоздал на заседание диссертационного совета примерно на полчаса, профессора в недоумении ждали его, научному руководителю стало плохо, даже Лиля переживала, а юноша спокойно стригся в парикмахерской. После этого уже всем стало ясно, что кто-то ку-ку.

Ещё одно недоразумение было связано с маленькой комнаткой, которую посещали все. В общаге женский туалет был на втором этаже, мужской – на третьем. Как-то, спустившись на второй этаж, стояла я перед закрытой дверью женского туалета. А вышел из неё парень. Брови мои поползли вверх от недоумения, а он, коротко и зло взглянув на меня, пробормотал что-то невразумительное и ушёл, причём, как мне показалось, нёс что-то в руке. Когда я зашла в свой (наш, женский) туалет, то окинула его уже новым взглядом, как чужая (чужой), заметила неаккуратность, небрежность в хранении отходов жизнедеятельности. Потом, когда поделилась этой странной выходкой аспиранта с какой-то девушкой, услышала, что есть такие мужчины, которые, ведя аскетический образ жизни, приобретают странные наклонности, и их фетишами становятся даже некоторые использованные предметы женской личной гигиены… Я испытала такую брезгливость, такое нежелание снова встречаться с этим или другим извращенцем, что даже через какое-то время стала украдкой ходить в мужской туалет на третьем этаже. Там было проще и чище.

Вопрос: что стали думать обо мне парни, замечая, как я выхожу из их туалета?

Наш Максик исследовал весь корпус. В одиннадцать вечера вахтёрша закрывала входную дверь, и мы отпускали котёнка погулять по этажам. Первое время его сопровождали, потом просто через час, например, выходили кискать, искать. Всё было хорошо, пока мы его не потеряли. Ходим, зовём, а котёнка нет, он не отзывается. С перерывами выходили несколько раз, обшарили все общественные комнаты – Максика нет. Я догадалась, что его кто-то прячет у себя. И точно, в первом часу ночи его выпустили, и мы обнаружили кота на втором этаже, где жили одни девицы, в основном сентиментальные. Я негодовала: нашли игрушку, сами бы завели себе котёнка, так нет, чужих воруют.

Однажды, выйдя поздно вечером за Максом, я проходила мимо комнаты отдыха на втором этаже и заглянула туда. Там сидела небольшая компания, люди тихо пили, закусывали и общались, отмечая чью-то защиту.

– Вы не котёнка ищете? – спросили меня.

– Котёнка, – ответила я.

– Он здесь, селёдочные головы ест.

Какой позор! Наш котик, которого мы к этому времени стали уже кормить мясом, так как Володя устроился в фешенебельную гостиницу ночным оператором посудомоечной машины и получал доллары, наш котик под столом грыз голову селёдки!..

Я забрала Макса и с красках рассказала обо всём Володе. Ему тоже не понравилось, что наш котёнок прикидывается казанским сиротой и подъедает всякую гадость.

Материальные дела наши улучшились, по крайней мере, денег стало хватать на еду и лекарства. Я покупала говяжью вырезку, резала её на маленькие кусочки и раскладывала по пиалам для Максика. Сами мы мясо ели очень редко, но наш котик ел его каждый день. Всё общежитие знало, что в пиалах мясо для кота, и его ни разу не украли. А хранить-то приходилось в морозилке общественного холодильника, потому что наш агрегат ничего заморозить не мог. Вот тогда кто-то первым произнёс заветную фразу: «Хочу быть Максиком!»

В то время мы, филологи, с некоторым презрением относились к тем, кто защищался по педагогике и истории педагогики. Ну разве это наука? Что там можно открыть? Сами-то, конечно, тоже ничего не открыли. Как смеялся мой дядя Коля, узнав, что я собираюсь поступать в аспирантуру и заниматься наукой: «Что, новый падеж хочешь открыть?»