Про лейтенанта Шмидта

— Выходит, — начал догадываться кое о чём Орлицкий, — ваша Южная республика со столицей Одессой будет царством евреев?

— А хотя бы и так! — ответил ему симпатичный образованный комитетчик Сергей Самуилович Цукерберг, — Пусть будет снова царство семитов. В России его основать удобнее, чем на песках Палестины или где-нибудь в Уганде. На Чёрном море воскресим Карфаген… Мы, евреи, создадим торговое государство, создадим капиталы, торговлю, коммерческий флот… Занимать деньги со временем Европа будет у нас, в Одессе, а не в Париже или Берлине…

Оставшись на митинг в театральном зале, Орлицкий услышал ещё более удивительные вещи: оказывается, лейтенанта Шмидта комитетчики прочили в протекторы Южно-русской республики до того момента, когда всё успокоится. «А там выберем президента!»

В этот вечер Орлицкий узнал ещё одну ошеломительную новость: решающая роль в грядущих беспорядках отводится броненосцу «Потёмкин». В назначенный день на нём произойдёт восстание, он придёт в Одессу и образумит тиранов артиллерийским обстрелом города.

— Богачам-евреям, которые сейчас скупятся на революцию, — говорили комитетчики, — достанется. Их склады сожгут, дома разграбят. Будут убитые, раненые, осквернённые синагоги. Мы к этому готовы. Это не больше, как расплата за грядущее восстановление царства семитов на Чёрном море. Не в далёкой Палестине или Аргентине оно должно воскреснуть, а здесь, где миллионы евреев живут уже сотни лет…

Когда изумлённый журналист спросил, когда же начнётся восстание, ему ответили:

— Ждём сигнала, а y нас в городе всё давно готово…

Восстание началось утром 13 июня 1905 года. В этот день спровоцированная зачинщиками полиция произвела залп в толпу забастовщиков около завода Гена на Пересыпи. Труп убитого рабочего толпа подняла на носилки и с пением «Варшавянки» понесла по рабочим кварталам. Весть об убийстве разнеслась по всему городу, остановился трамвай, стала железная дорога. На следующий день, 14 июня, к полудню забастовка стала всеобщей. Владельцам магазинов, лавок и рынков комитет приказал прекратить торговлю. Тех, кто отказывался подчиниться этому предписанию, принуждали к повиновению: по указке фурий-активисток хулиганствующие подростки крушили кирпичами окна и витрины. Весь день шли стычки с полицией. Кое-где появились баррикады. Мятежники и полицейские стояли дpyг против друга, готовые к решительной схватке…

14 июня поздно вечером в Одессу, как и предсказывали комитетчики, пришёл броненосец «Потёмкин» с восставшей будто бы из-за червивого мяса командой. И когда утром 15 июня одесситы потянулись в порт поглазеть на мятежный корабль, их на конце Нового мола ожидал страшный сюрприз: палатка с телом матроса Омельчука, застреленного накануне старшим офицером «Потёмкина» за дерзость. (Этого матроса впоследствии почему-то перекрестили в Вакулинчука.) Вокруг палатки сразу же закипел стихийный митинг, зазвучали зажигательные речи о свободе, угрожающие выкрики и даже выстрелы. Внезапно распространился слух, будто спуск с Николаевского бульвара занят солдатами и в порт уже никого не пускают.

Напуганная опасением попасть в ловушку, часть публики бросилась назад в город. И наоборот, в порт со всего города потянулось городское отребье (по-одесски — ракло). Босяки уже почуяли лёгкую и богатую добычу и ждали только ночи…

«Эта ночь дышала огнём и ужасом, — вспоминал очевидец тех событий известный одесский поэт А. Фёдоров. — В порту, где клокотало пламя, хищничали хулиганы и всякий сброд. Оттуда на извозчиках и подводах ещё днём вывозились на глазах у всех товары. Жадность и дикость не пускали людей из этой огненной печи. Они разбивали бочки с дорогими винами и не только пили их, черпая картузами, шапками, руками, чем попало, — но и влезали в них, упиваясь до бесчувствия…

Тонули, захлёбывались, сгорали в вине. Тут же катали разбитые бочки с сахаром, и кипящий сахар лился и заливал бесчувственные, горящие и просто опьяневшие тела.

Их находили после в этих сахарных красных, как кровь, корках… Ужасные цукаты из человеческих тел! Тех, кого пощадил огонь, доканывали выстрелы. Из парка и с Николаевского бульвара всю ночь гремела артиллерия. Грохотали залпы, и трещали пулемёты, как горох, падающий на железную крышу. В эту ночь никто не спал в Одессе… К утру пламя стало меньше. Как сказочный зверь, оно нажралось досыта и днём 16 июня, уже сонное, глотало то, что было ещё чудом пропущено им или не совсем сожрано. Чёрные обломки зданий, как кости из ломанных им скелетов, торчали там, где накануне бился мощный пульс жизни. И среди обломков зданий грудами валялись скелеты да кое-где стонали, умирая, обгорелые, раненые, искалеченные люди. Доктора, санитары, полиция подбирали их, сваливали в уцелевшие вагоны, на телеги, увозили в больницы. Это была, однако, только часть.

Множество народа, застигнутого огнём и выстрелами, ища спасения, бросалось в воду и погибало в море. Долго потом всплывали трупы, и водолазы и рыбаки захватывали со дна человеческие тела…»