Про лейтенанта Шмидта

Охваченное ужасом и паникой население побежало из города. Орлицкий был потрясён, как быстро деморализация охватила людей, которые всего сутки назад ратовали на митингах за свободу. Обезумевшие от страха активисты и ораторы затаптывали слабых и стариков, сталкивали с подножек вагонов барышень и дам. Среди беженцев оказались и комитетчики, готовившие сепаратистское восстание в пользу Южно-русской республики. Теперь, сидя в вагонах уходящих из Одессы поездов, они сокрушались о погибших в Одессе ценностях и ругали правительство за то, что оно не подавило вовремя мятеж на «Потёмкине»! (На судьбе этого корабля мы не останавливаемся, она известна достаточно хорошо.)

Парадокс истории: одесское отребье, ракло, сохранило единство России, сорвав честолюбивые планы интеллигентствующих умников, мечтавших создать Иудейское царство на юге России!

В толпе бегущих одесситов находился, возможно, и «бравый лейтенант Шмидт», так и не обозначившийся в одесских событиях 1905 года. Он выплыл через полгода в Севастополе и, похоже, не вынес никаких для себя уроков из того, что произошло в Одессе. Тупо выполняя план, напетый ему одесскими комитетчиками, он провозгласил-таки себя Командующим Черноморским флотом и снова подставил доверившихся ему моряков под пули и картечь. Свидетелем его короткого пришествия во власть стал знаменитый писатель А. Куприн, живший тогда в Балаклаве. 15 ноября 1905 года в 3–4 часа пополудни, вспоминал он, в городе услышали звуки канонады, доносившейся из Севастополя. Вскоре появились коляски с перепуганными севастопольцами, которые сбивчиво и бестолково твердили, что на «Очакове» пожар и что из морских казарм стреляют пулемёты. С трудом уговорив одного извозчика вернуться в Севастополь, Куприн помчался на место событий.

Поднявшись на Приморский бульвар, он и его спутники увидели узкую и длинную севастопольскую бухту, обнесённую каменным парапетом.

«Посредине бухты, — писал Куприн, — огромный костёр, от которого слепнут глаза и вода кажется чёрной, как чернила. Три четверти гигантского крейсера — сплошное пламя. Остаётся целым только кусочек корабельного носа, и в него упёрлись неподвижно лучами своих прожекторов „Ростислав“, „Три Святителя“, „XII Апостолов“. Когда пламя пожара вспыхивает ярче, мы видим, как на бронированной башне крейсера на круглом высоком балкончике вдруг выделяются маленькие чёрные человеческие фигуры. До них полторы версты, глаз видит их ясно.

Раздался тревожный, взволнованный шёпот:

— Да тише вы! Там кричат!..

И стало тихо, до ужаса тихо. Тогда мы услыхали, что оттуда, среди мрака и тишины ночи, несётся протяжный высокий голос:

— Бра-а-тцы!..

И ещё и ещё раз. Вспыхивали снопы пламени, и мы опять видели чёткие чёрные фигуры людей. Стала лопаться раскалённая броня с её стальными заклёпками. Это было похоже на ряд частых выстрелов. И опять этот страшный, безвестный, далёкий крик:

— Бра-а-тцы!..

И потом вдруг что-то ужасное, нелепое, что не выразишь на человеческом языке, крик внезапной боли, вопль живого горящего тела, короткий, пронзительный, сразу оборвавшийся крик.

А крейсер беззвучно горел, бросая кровавые пятна в чёрную воду. Больше криков уже не было, хотя мы ещё видели людей на носу и на башне. Опять лопается броневая обшивка. Больше не слышно криков… Мы уезжаем. Крейсер горит до утра…»

На этот раз Шмидту скрыться не удалось. По приговору военного суда он и матросы С. Частник, И. Антоненко и А. Гладков были расстреляны. Столь суровый приговор, мне кажется, был вынесен Шмидту именно за покушение на целостность России.

Следствие и власти не могли не знать о той поистине бешеной пропаганде в пользу Шмидта, как будущего черноморского диктатора, которую вели сепаратисты Южно-русской республики. Историки почему-то игнорируют эту версию, а ведь она объясняет то иначе не понятное упорство, с которым охранка выявляла и расправлялась именно с матросами-потёмкинцами, знавшими действительные цели восстания на Черноморском флоте…

P. S. Исследователи не обратили внимания на одно загадочное обстоятельство одесских событий. Есть сведения, что во время столкновения забастовщиков с полицией у завода Гена 13 июня 1905 года был убит не один, а двое рабочих. «Один из трупов украла полиция, другой рабочие подняли на носилки и с пением „Варшавянки“ понесли по рабочим кварталам» (Календарь русской революции, Изд-во «Шиповник», Птгр., 1917, стр. 156).

Возникает вопрос: зачем понадобилось полиции выкрадывать и скрывать труп второго рабочего? Не разумнее ли предположить, что он был спрятан самими организаторами одесских волнений? По-видимому, именно этот труп и был положен в палатку на Новом молу и выдавался за труп потёмкинского матроса, якобы застреленного старшим офицером броненосца. Не отсюда ли и путаница с фамилией матроса, которого называли то Омельчуком, то Вакулинчуком?