Про папу

Нужны деньги. Каким только мытьем и катаньем я не стяжал эти деньги. Настяжал на первое время, но нужно их тоже еще успеть получить. Необходимо подготовить все бумаги. Готовлю. Нужно подлечиться — здесь это бесплатно, в Крыму я последние штаны продам за те же зубы. Вопрос двух-трех недель, не больше, а это сэкономит нам с папой кучу денег, хлопот и нервов.

Но папу бросили. Забыли в детском саду. Всех забрали, а он сидит, надев ботинки уже, стараясь тем самым приблизить долгожданный приход родителей. А их все нет и нет. За окном темнеет.

Я показываю ему его новую куртку, она дышит и не пропускает ветер и сырость. Подбрасываю в воздух две пары новых ботинок. Трясу перед экраном шикарной сковородой, которую взял на распродаже, и рассказываю, как мы будем на ней жарить картошку и вообще все что хочешь.

Папа не жалуется. Только вздыхает и смотрит грустными испуганными глазами с экрана скайпа.

Терпеть, отец самурая.

Часть третья

23 мая 2017 г.

Вот я и снова вернулся из Германии туда, где должен сейчас быть. Три месяца тянулись как полгода. Все бумаги улажены, мне можно жить в России без визы достаточно продолжительное время. Насколько продолжительное, об этом мне не хочется думать.

Папа, наспех пожав мне руку, уже бурчит, это хороший знак, все остальное — это вообще праздник.

Дом снова полон свежих блох, прыгающих по хламу, кошка Котася худая и орет благим матом, тут предстоит все мыть, чистить, начиная от посуды и кончая душевой, напоминающей теперь капсулу погибшего космонавта. Но мышей нет, собственно, это все, что осталось от моего прошлого пребывания.

Правило первое — никогда не заводите частный дом, если у вас нет желания все свободное время в нем возиться.

Правило второе — никогда не оставляйте дом на попечение престарелых родителей.

Правило третье — родителей вообще никогда не оставляйте.

25 мая 2017 г.

Вчера чинил холодильник. Узнал, что я упрямый осел и всюду лезу: кто выкинул ромашковый крем и банку из-под персикового компота? Баночка была папин старый, испытанный друг, в который так хорошо было класть пакетик с кефиром, а я ее выкинул.

Я посмеивался, наматывал третий слой изоленты на перегоревшие проводки, которые хирургическим чудом удалось сплести заново, и слушал, что вот ночью будет скачок напряжения, и трындец — сгорим все заживо, потому что мастер — криворук.

Потом я взял штепсель, сказал: «Папа — ложись!» — и включил холодильник.

Белый воин, который еще помнит мою юность, ожил и загудел как ни в чем не бывало.

Папа разом замолчал. Правда, заметил, что все это ненадежно, на соплях, а он пошел спать.

Я тоже лег спать, а сейчас проснулся от того, что у меня заболело горло. Надо сказать, что я практически никогда не простужаюсь, и гриппом меня можно обчихать — зря будете стараться, вирус испуганно ляжет к моим коротким ногам.

Но тут, видимо, перенервничал, как-то отвык, что ослом меня называет кто-то другой, а не я сам.

* * *

— Удушу сволочь хвостатую! Удушу!

Папа перебирает между пальцев рваный целлофановый пакет, словно не может поверить в то, что сожранные Котасей котлеты никогда не появятся вновь. Родственники ими нас угостили. Мне они не даются — разваливаются на сковородке и мало отличимы по виду от Белкиных подарков за домом. Съедобно, но это не котлеты же. А тут вчера я притащил домой десяток упругих, аккуратных колобков, как раз нам двоим с папой пообедать и даже поужинать. Папа ласково погладил котлеты и положил их возле раковины — размораживаться. Шесть мы съели сегодня еще до обеда, слишком соблазнительно пахли. А остальные папа снова сложил в пакет, но вместо того, чтобы спрятать в холодильник, снова положил их возле раковины. Ну и забыл. И я забыл.

А Котася — нет. Сожрала сколько могла. То есть все.

Как в одну маленькую кошку может поместиться разом четыре крупнокалиберные котлеты, я не знаю. Может, Котасю к физикам отправить?

Папа в гневе похож на зайца во хмелю. Трогательный гнев такой, очень беззащитный. Однако, я думаю, он впервые пожалел о том, что у нас в доме нет огнестрельного оружия. Папа бы точно разнес Котасю из двустволки на сотню маленьких вороватых кошечек.

— Убью паршивку! Сука такая…

Паршивка затащила свой чудовищно раздувшийся живот на самую высокую полку и смотрит на нас оттуда полным презрения взглядом. Я отношусь к еде философски. Есть — хорошо, нет — плохо. Но убивать никого за котлету не хочется. Смотрю на сытое существо и думаю, что чисто пропорционально это сейчас больше котлета, чем кошка…

Папа рыскает под полкой, как тигр по клетке.

— Зачем, зачем нам кошка? Одна пыль и воровство! Эх, такие котлеты были…

В общем, я с папой согласен. Хотя котлеты в нашем доме появляются редко и я привык к их отсутствию. Ничего, кажется, не изменилось. Папа же, наоборот, чувствует, что котлеты в доме есть, проблема только в том, что все они в кошке, и тоже по-своему прав.