Про Волгу, берега и годы

Главный волжский путь оставляет в стороне, за Московским морем, Волгу, которую можно перешагнуть, Волгу, почти теряющуюся среди валунов, озер и лугов, Волгу, шумящую в порогах — юную, неокрепшую Волгу. Родники ключевой воды выбиваются там, шевеля песчинки, под полом теремка, поставленного возле села Волгино Верховье, влажная ложбина поросла осокой и белокопытником, ветер шумит в ельниках… Не нарядна колыбель главной нашей реки, но однажды побывав там, долго хранишь ощущение, что дано было тебе увидеть нечто сокровенное, какую-то очень важную частичку необъятно емкого образа Родины.

Там, в верховьях, остается Калинин, древняя Тверь, откуда ушел за три моря Афанасий Никитин, вступивший на землю Индии раньше Васко да Гамы. Там скромные незаметные города и поселки, о которых надолго забывали летописцы. Где-то там была фабрика Кузнецова, выпускавшая сервизы, восхищавшие Париж. Ее поселок переименован в честь Порфирия Конакова, который вместе с другими расписывал тарелки, а потом ушел в революцию и был расстрелян за бунт на царском флоте.

Конаково, Конаково… Сервизы? Да, по-прежнему сервизы, по-прежнему спрос в Париже и Лондоне. Но Конаково это также и теплоэлектроцентраль, одна из крупнейших в Европе, дающая в год больше энергии, чем любая из волжских гидростанций, и лишь немногим уступающая в этом Братской ГЭС.

А главный водный путь, столбовая дорога к пяти морям, уходит от канала, от Московского моря, на северо-восток. Сначала не замечаешь, что уровень реки и здесь основательно поднят человеком: кто же вспомнит, каким был прежде берег возле Кимр, города, прославленного мастерами сапожного дела? И разве только старый речник скажет вам, что река Медведица, на которой родился Михаил Иванович Калинин, раньше впадала в другом месте и в устье вовсе не была похожа на залив.

Но чем дальше, тем следы наступления воды все явственнее даже для новичка: подмытые яры, полузатопленные опоры старых мостов. Наконец, колокольня. Ее белая игла поднята прямо из воды, солнечные зайчики бегут по камню стен.

Стояла колокольня в полузатопленном ныне городе Калязине, приречная часть которого переехала повыше, на пригорок.

Поверните-ка мысленно время назад. Отхлынет от колокольни вода, появится рядом собор, неподалеку на площади среди возов с сеном, с деревенской снедью, среди лавчонок, зашагает городовой, пройдут с кружками нищие слепцы, у кабацкого крыльца вспыхнет драка, на побоище покосится с дрожек сонный помещик. Под колокольный звон потянется в прохладу церкви монастырская раскормленная братия в черных пропотевших рясах.

Отодвинем стрелку еще дальше — и заскрипят гусиные перья, запишут о зачислении на должность подканцеляриста в Калязинский суд мальчика Крылова Ивана, Андреева сына.

А Салтыков-Щедрин? Он ведь родом из здешних мест, из Калязинского уезда…

Волны плещутся у старой колокольни, оставшейся маяком на волжском море…

Можно спорить, всюду ли разлив водохранилищ на пользу пейзажу. Пожалуй, речному морю недостает красок. Не создавая ощущения бескрайности, беспредельности, оно все же слишком далеко отодвигает берега, в непрерывной смене и разнообразии которых для многих главная прелесть речной поездки. За окном вагона все проносится в торопливом мелькании телеграфных столбов; из окна самолета земля кажется далекой, уплощенно-непривычной; с палубы же судна вдосталь, неторопливо, со вкусом любуешься родными просторами.

Угличское водохранилище споров не вызывает: высокие берега не дали воде разлиться вширь. Бетонная плотина, поднявшая здесь Волгу, соседствует с древним кремлем Углича, стальные мачты электропередачи смотрят сверху на церковные купола. Мне неизменно представляется, что под открытым небом поставили пьесу о гидростроителях, но в спешке забыли убрать часть декораций шедшего накануне "Бориса Годунова".

Пушкинского Пимена в Угличе бог привел "видеть злое дело, кровавый грех". Он был свидетелем, как на утро, в час обедни, "ударили в набат…" И понятно, с каким чувством смотришь в бывшем дворце царевича Димитрия на "тот самый" колокол — вот он, можно даже потрогать, слегка ударить ладошкой, чтобы услышать гудение — на колокол, который по приказу Годунова сбросили с колокольни, выпороли плетью, потом вырвали ему "язык", отрубили "ухо" и сослали в Сибирь.