Про Волгу, берега и годы

Изображение же монастыря сохранилось. Писано оно псаломщиком села Лисья Поляна Вуколом Федоровским. В городецкой округе художниками были не только псаломщики, но и крепостные крестьяне, бурлаки, плотники. Городецкий житель Токарев-Казарин зарабатывал на хлеб сапожным ремеслом, а по ночам мастерил резную горку; ее берегут теперь, как сокровище искусства.

— Здесь исстари умели украшать быт, состязались у кого дом наряднее, привлекательнее. Не просто пекли пряники, но делали формы для теста столь диковинные, с такой буйной фантазией, что стал городецкий пряник ходким приманчивым товаром, купцы развозили его с Нижегородской ярмарки по всей матушке-Руси, закупали для Тегерана и Стамбула. Были пряничные доски-формы с вырезанными пароходами, у которых из всех труб дым валит, и волны вокруг; а на других — колесницы, павлины, паровозы и еще надписи: "Дарю Зине", "Дарю Мане".

Ну, ладно, пряники — дело торговое. Но вот обыкновенный валёк, каким до изобретения стиральных досок и стиральных машин прачки колотили мокрое белье. Вещь бытовая, не напоказ. И все же Городецкий умелец покрыл верхнюю его сторону резьбой, резьбу раскрасил, а ручку сделал в виде человеческой руки с пальцами, сжатыми в кулак. Ткацкие станки тоже покрыты резьбой. О дугах и говорить нечего — вещь заметная, как можно не изукрасить ее всю и росписью и резьбой: пусть добрые люди любуются!

Городецкая глухая резьба — трудоемкое искусство деревянного барельефа. Сюжеты резчики брали разные. Часто изображалась, например, "фараонка" — фантастическая полуженщина-полурыба, речное божество с чешуйчатым туловищем и причудливо закрученным хвостом. Но фризы с "фараонкой" теперь редкость. Глухая резьба с годами была заменена прорезной, когда рисунок выпиливался по трафарету на гладкой доске. Это проще, быстрее.

Роспись в Городце своеобразная, не похожая, скажем, на хохломскую: другие краски, другой орнамент. Одно время дело это совсем замерло, захирело, потом здешние мастера снова взялись за кисти. Особенную известность получила городецкая роспись после международной выставки в Монреале. Понадобились восторги в Канаде, чтобы подтолкнуть кое-кого на Волге.

Расписанные Городецкими мастерами изделия стали модным товаром в магазинах сувениров. В местном музее жалуются:

— Мы просили для экспозиций. Дали остатки, что поплоше. Лучшее все пошло за границу. Спрос, говорят, очень большой.

Так-то вот!

Но кажется мне, что возрождена роспись не без утрат. Сейчас пишут ярко, декоративно, броско, однако все же скучновато в сравнении со старыми работами. Вон прежний мастер Игнатий Мазин изобразил пролетку с неким усатым господином в фуражке с кокардой, весьма грудастую особу, да еще с собаченцией — и все, включая пса, так наивно, уморительно важны… А кони! Грива — как борода ассирийского царя. Я бы сказал, что у Мазина — чудесное простодушие Пиросманашвили, которого не заметишь в нынешней городецкой росписи. В ней больше профессионализма, но, насколько можно судить, дело до сюжета теперь доходит редко, обходятся обычно орнаментом.

В музее Городца выставлены колодки: деревянные коньки с железным полозом. Они привязывались к сапогам или валенкам. Я катался в детстве на таких и был уверен, что их изобрели у нас в послереволюционные годы от бедности. Потом прочитал "Серебряные коньки": нет, и в Голландии были колодки. Недавно побывав в Амстердаме, видел там целую коллекцию "деревяшек".

Дорого дали бы голландские коллекционеры за Городецкие коньки! Их железный полоз загнут высоко вверх, завит спиралью и заканчивается чем-то вроде четырехрогого якоря. На деревянной части недреманное синее око, нарисованное впереди, должно, наверное, замечать все трещины на льду…

Меня поразило в городецких коллекциях изображение Куликовской битвы. На желтоватом пергаментном поле — множество фигур в стиле старинной миниатюры. А ниже — текст, славянская вязь, повествование о жестокой битве. Тысячи и тысячи букв от руки.

Но чья это работа? Какого века?

Внизу было выведено: "Сия картина и текст писаны крестьянином деревни Будашихи Иваном Гавриловым Блиновым".

Блинов оказался нашим современником. Он умер во время войны. Крестьянин из Будашихи, увлекшись чтением рукописных книг, перенял искусство древних писцов и миниатюристов: он научился писать так называемым полууставом. Блинов был последним книжным писцом в век линотипов и ротаций.

В Городце у волжского берега — ров и защитный мощный вал. Строители, приехав сооружать гидростанцию, привычно пересчитали его на кубометры: четверть миллиона, не меньше. Насыпали же вал в XII веке. Землю носили в деревянных бадейках, а то и в шапках да бабьих подолах.

Ровесник Москвы, Городец знал беспощадность полчищ Батыя, разъедающую междоусобицу удельных князей, его не раз разоряли до нитки и выжигали дотла. Но сильные, цепкие люди возвращались на пепелища, отстраивались, засевали пашни, ладили струги, а позднее расшивы. И уже тогда дивилась Волга, как затейливо украшали в Городце свои суденышки, пользуясь лишь топором и долотом.