Проблема для некроманта

– Я люблю тебя, – выдохнул Винсент. И выражение лица его было… непередаваемым. Изумление, недоверие, радость, надежда. Как будто он только что сделал мне предложение и ждал ответа. Ждал, и боялся его. – Не думал, что когда-нибудь…

– …вообще это скажу, – закончила я за него, и за себя. – Я тоже всю жизнь думала, что все это сказки. А оказалось… – Я говорила медленно, с трудом подбирая слова. И голос дрожал, готовый вот-вот сорваться в слезы. Страшно. Так страшно открыться. Поверить. – Я очень хочу быть с тобой. С проколотыми ушами или без, с благословения Предвечной или нет, я буду с тобой, пока… пока ты меня не прогонишь.

Он покачал головой, я накрыла пальцами его губы.

– Не перебивай, я и без того сейчас умру от страха. – Я сглотнула ком в горле. Вот сейчас он спросит – а чего бояться, собственно, и что я отвечу? Тебя? Того, что ты окажешься таким же, как все? Но муж промолчал, то ли сам все понял, то ли решил, что надо дать мне выговориться, и я продолжала – торопливо, лихорадочно, не давая ему и слова вставить: – Что скажут люди, как они посмотрят на… нас, мне все равно, правда. Но я очень боюсь, что однажды, когда пройдет угар влечения, ты проснешься и обнаружишь рядом женщину, которую почти не знаешь, и от которой никуда не деться. И начнешь меня ненавидеть. За испорченные отношения со светом, порушенную карьеру, за невозможность жениться на ком-нибудь со связями и деньгами, как это делается обычно. Я мало знаю о свете, но мне известно, что брак должен укреплять положение в нем, а получается наоборот…

Его голос похолодел.

– Это может произойти и с тобой. Как ты сама сказала – угар желания когда-нибудь пройдет. И тогда обнаружишь, что все твои удачи приписывают моей протекции, а на все провалы будут говорить – дескать, даже знакомства мужа не помогли. Поймешь, что у меня хватает недоброжелателей, их неприязнь перейдет и на тебя, более того, многие будут пытаться уязвить тебя, целя в меня. Что тогда?

Я покачала головой.

– Я всегда буду помнить, что ты несколько раз спас мне жизнь. В сравнении с этим меркнут любые упреки.

Его лицо оставалось непроницаемым, и я добавила:

– Прости. Я никогда не умела выбирать обтекаемые фразы и врать так толком и не научилась. Я бы хотела сказать, что буду любить тебя вечно, но вечности не существует. Даже солнце когда-нибудь перестанет светить. – Я горько усмехнулась. – Еще раз прости. У меня постоянно что на уме, то и на языке, и я постоянно все порчу.

Я резко выдохнула, собираясь всю смелость, которую нашла где-то очень глубоко в душе.

– Я люблю тебя, если я хоть чуть-чуть понимаю, что такое любовь. И именно поэтому, что бы ты ни решил, я приму это без сожаления и…

– Врешь, – Винсент провел большим пальцем по моей нижней губе. – Про «без сожаления» – бессовестно врешь. И, знаешь, я очень этому рад.

Глава 27

Он потянулся ко мне, запустил пальцы в волосы.

– Жаль, что эмпатия работает только в одну сторону, – прошептал Винсент. – Потому что мне отчаянно не хватает слов. Впрочем…

Он поцеловал меня, и в этом нежном касании губ не было страсти, только тепло и ласка, и любовь. И я тоже позволила рукам и губам говорить за себя – говорить без слов о том, как он мне дорог, как я его люблю, как благодарна за все, что он для меня сделал и сделает еще, и что надеюсь – глупо, но в самом деле надеюсь – на «долго и счастливо». А потом мы сидели обнявшись, пока карета снова не остановилась.

– Приехали, – Винсент легко чмокнул меня в кончик носа, выпрямился. Вернул на палец перстень, улыбнулся. – Пойдем. Все будет хорошо.

Снаружи храм походил на фотографии европейских церквей: устремленные ввысь башенки с острыми крышами, стрельчатые кона с витражами. Но внутри вместо огромного пустого пространства с алтарем у дальней стены оказался коридор, протянувшийся в обе стороны от входа. У наружной стены – лавочки, по противоположной стене шла вереница дверей. Двери чередовались с углублениями, вроде альковов, внутри которых стояли низенькие скамеечки, окруженные цветами и… деревянными игрушками? Хотя… Предвечная мать. Или, может, так женщины просили у нее потомства? В голове закрутились десятки вопросов, и я открыла было рот, но, поймав на себе недобрый взгляд мальчишки в желтом долгополом одеянии, тут же его захлопнула.

Зачем я только согласилась! Я же, как та старуха из сказки, ни ступить, ни молвить не умею! У каждой веры свои правила, даже когда дело касается вроде бы одного бога, что уж говорить о богине чужого мира. Но если у нас, когда неправильно поведешь себя в церкви, максимум обругают бабки и выставят вон, то здесь в наказании за ересь недавно милосердно заменили сожжение повешением! Да, ересь – это серьезней, чем неподобающий наряд в церкви, но кто знает, что они тут сочтут за ересь? Поклонишься не так – и готово богохульство!

Я покосилась на Винсента. Тот очертил перед собой круг – правой рукой, по часовой стрелке, я повторила этот жест, склонила голову. Лицо служки – пусть будет служка, за неимением лучшего названия – разгладилось.