Проблематика войны в гуманитарных науках

Иванова Анастасия Михайловна, преподаватель департамента востоковедения и африканистики, Национальный исследовательский университет «Высшая школа экономики» - Санкт-Петербург.

Понятие войны в историко-философской ретроспективе

Гуляев Р.В

Экзегетика философии войны в романе Л.Н. Толстого «Война и мир»

The article is devoted to representation of Leo Tolstoy’s philosophy of war in his novel “War and Peace”. This novel includes two levels of comprehension of war, one of which contradicts traditional views on this subject, the other is more problematic and requires exegetical interpretation.

Ключевые слова: философия войны, Лев Толстой, экзегетика, миф.

Keywords

: philosophy of war, Leo Tolstoy, exegesis, myth.

Современный британский историк Доминик Ливен в предисловии своей книги «Россия против Наполеона» говорит о специфической ситуации, сложившейся в национальных исторических традициях исследования наполеоновских войн. В каждой из стран-участниц попытки исторического осмысления событий 1799–1815 гг. столкнулись с тем или иным вариантом национального мифа. В Великобритании уже наиболее ранние исследователи столкнулись с влиянием Арутра Уэлсли, герцога Веллингтон, который прожил 40 лет после победы при Ватерлоо, дважды побывал премьер-министром и чья точка зрения на события недавнего прошлого была преобладающей. В Пруссии роль такого непререкаемого авторитета сыграл Карл фон Клаузевиц, один из ключевых авторов, сформировавших современные представления о теории войны. Однако на его точку зрения неизбежно повлиял специфический контекст создания - в 1812 г. Клаузевиц перешел на русскую службу и хотя был наблюдательным и активным участником событий, но сталкивался с постоянной трудностью понимания другого общества, языковой среды и армейской организации. Ливен сравнивает его с «высококвалифицированным штабным офицером французского движения Сопротивления в Лондоне в 1940–1944 гг.»[152]

, который мог бы представить интересные дополнения к популярным точкам зрения на Вторую мировую, но едва ли должен претендовать на всеохватное ее описание. Кроме того, для Пруссии наполеоновские войны стали толчком к реставрации национального самосознания, поэтому значительная часть исследований уделяли первостепенное внимание патриотическому подъему в обществе, «Воззванию к моему народу», с которым Фридрих Вильгельм III выступил в 1813 г., и тому подобным обстоятельствам, отводя на второй план гибель Великой армии в России и последующий европейский поход русской армии. Во Франции вслед за самим Наполеоном причины неудачи на востоке видели в сочетании погодных условий и удачных действий казаков – иррегулярных формирований, не имевших аналогов во французской армии, т. е. факторов, которые не могут поставить под вопрос храбрость или профессионализм французов.

В России были все предпосылки для формирования столь же ангажированного взгляда: А.Х.Бенкендорф, А.А.Аракчеев, М.А.Милорадович и другие участники войны впоследствии заняли ключевые посты в государстве, и современники, такие как Д.П.Бутурлин[153] и А.И.Михайловский-Данилевский[154], должны были соотносить свое изложение событий с их точками зрения. Однако зарождающийся миф о народе и армии, поднявшихся на защиту дома Романовых, оказался расколот событиями 1825 г., когда одна часть героев Отечественной войны (среди которых, например, генерал-майор М.Ф.Орлов, составлявший условия капитуляции Парижа, или генерал-майор С.Г.Волконский) руководила декабрьским восстанием, а другая - его подавлением и последующим преследованием заговорщиков. Поэтому в качестве общепризнанного установилось представление о войне 1812 г. как об общем напряжении сил армии и народа, которым практически невозможно было руководить, а можно было лишь вдохновить. «Немцы» М.Б.Барклай-де-Толли, П.Х.Витгенштейн и др. противопоставляются «русским» П.И.Багратиону и М.И.Кутузову, лучше почувствовавшим «народную душу». Французская версия событий, отводящая значительную роль в победе морозам и «скифскому» образу войны, не противоречила такому подходу и была принята с воодушевлением. Советская историография в целом разделила этот подход[155], сделав акцент на деятельности партизан и казаков, преуменьшая роль решений Александра I и его администрации, а случаи грабежей и поджогов крестьянами помещичьих усадеб объясняя стремлением освободиться не только от внешнего врага, но и от классового[156].