Пробуждение

— Ой, Шульгин! У тебя же торт! — воскликнула Витковская. — И лимонад!.. Жаль, что мне выступать, а то я бы тебя раскулачила.

Шульгин кивнул. И тут же услышал, как в чашку, шипя и булькая, полился крюшон.

— Отпусти ты меня, Витковская. Я тебе весь торт подарю.

Кто угодно на ее месте не выдержал бы, сжалился и ушел. Но не такой характер был у Витковской. Она подала ему галстук и коротко сказала:

— Надевай! Живо! — Вернулась к столу, закрыла пробкой лимонад и продолжала: — Я еще с детства поняла: важно быть решительной и сильной. Вот не поверишь, а я однажды победила настоящую овчарку. Она хотела укусить мою собачку Шпильку — прелесть что за собачка, романсы пела! — так я бросилась и сама укусила овчарку за ухо. И прогнала. Главное — это характер…

— Будет врать, — сказал Шульгин.

— И ничего не вру. Можешь сам у нее спросить.

— У овчарки?

— Я на провокационные вопросы не отвечаю. Спроси у ее хозяйки, она до сих пор на нашей лестнице живет. — Шульгин уже стоял совсем готовый. Витковская вздохнула: — Какой ты красивый! Я тебя таким еще не видела. Ты станешь украшением вечера!..

— Чего там, — смущался и краснел Шульгин. Но Витковская не обращала на его эмоции никакого внимания. Подала пальто и вывела на лестницу. Сзади с грохотом захлопнулась дверь, и Шульгин понял: это — конец. Ключи остались в другом пиджаке, соседа нет, а родители придут только к ночи.

Подошли к школе. Из двух спаренных радиоколокольчиков гремит Штраус. Парни в пальто нараспашку и девочки с мимозами в руках быстро вбегают по ступенькам крыльца.

Перед входом Шульгин пропустил Витковскую вперед. Но та остановилась у двери и кивнула: дескать, проходи, а то еще сбежишь.

Он не стал спорить — лень было — и вошел первый. Снял пальто, а она забрала оба номерка и помчалась по лестнице на второй этаж.

Шульгин постоял в вестибюле, поморщился от восторженных возгласов одноклассников, которые почему-то поздравляли его с праздником, зевнул и двинулся в буфет. Он думал, что только там, в родном и милом уголке, с вечно улыбающейся толстушкой тетей Френей найдет утерянный покой.

Проходя по коридору, он увидел в тупике знакомую фигуру Пояркова. Тот, согнувшись, копался в ботинке, будто что-то прятал. Шульгин подошел. Поярков неожиданно выпрямился и спрятал ботинок за спину. Но Шульгин успел разглядеть — он подкладывал под пятку сложенную много раз газету.

— Зачем это? — спросил Шульгин.

— П-понимаешь, задник трет, — тихо сказал Поярков. Было видно по глазам, что он растерян. И на Шульгина смотрит как-то странно, будто прощения просит.

— Разносится, — обнадежил Шульгин и пошел дальше.

«Неужто его не устраивает собственный рост? — подумал он. — Разве это праздник, если ты постоянно думаешь о собственных ногах? Это же, наверное, больно?.. Нет, будь я даже карликом, не встал бы на ходули. Это же обманывать самого себя…»

Навстречу шел Достанко.

— Привет, Серега, — сказал он. — Ты наших не видел?

— Ваших не видел.

— Я имею в виду Зимичева и Пояркова. Они отличные ребята, ты зря с ними не поддерживаешь контакт.

— Мне и без вас тошно. Привели сюда…

— Кто привел? Витковская?

— Кому ж еще?

— Если ты не объединишься с нами, она из тебя кочергу сделает. Советую подумать.

— Да, да, у меня много недостатков, — вздохнул Шульгин и вошел в буфет.

Могу поговорить

Съев шестнадцать бутербродов с колбасой и для ровного счета четыре с сыром, он сказал «нормально» и поднялся в актовый зал.

Сцена была закрыта бархатным занавесом. На нем прожекторы оставили четыре ярких пятна — два белых, красный и синий. По ступенькам туда-обратно снуют участники художественной самодеятельности.

Едва он вошел в зал, наполеоны поспешили к нему. Они предложили сесть подальше от сцены, чтобы вдали от театральной суеты поговорить о кактусах, мотоциклах и фотоаппаратах.

Поярков действительно был чуточку выше. Он и стоял как-то слишком прямо, будто ему в этот момент замеряли рост. Заметив, что Шульгин посмотрел на его ботинки, быстро заговорил:

— У меня есть двоюродный брат Игорь. Так он живет в одном доме с одним знаменитым стариком. Этот дедуля, закончив петербургскую Академию художеств, всю жизнь занимался тем, что усовершенствовал фотозатворы. Теперь он работает в ГОИ, хочет сделать последний, самый быстродействующий механический затвор. После которого уже никто и никогда не сделает более быстрого.

— А зачем он нужен, когда давно уже имеются электронные фотозатворы? — спросил Достанко и посмотрел на Шульгина.

Они чувствовали, что проигрывают спор, и поэтому делали последние отчаянные шаги, чтобы изменить ход событий.

— На интеллектуальный разговор потянуло? — спросил Шульгин. Он улыбнулся, покачал головой и вышел из зала. Потоптался в коридоре, подошел к двери, на которой висела стеклянная табличка «9-б», открыл. И тут же увидел в самом углу на последней парте маленькую девочку. Одна косичка с красным бантом спереди, другая — сзади.

Девочка быстро приложила к глазам ладошки и отвернулась.

«Плачет, что ли?» — подумал Шульгин, собираясь уйти. Не ушел. Громко спросил:

— Ты чего?